Вот, значит, как это бывает? Предстоящее встало перед ним в полный рост, не заслоняемое больше ни снами, ни даже близостью Поппи. Он испытывал дурноту и слабость. Вот, значит, как углубляются мелкие души? Ты поступаешь как надо, вопреки своим чувствам и отчаянному желанию удрать, а взамен тебя считают крутым парнем, и на твоих похоронах все рыдают? В этой мысли было, однако, и нечто подкрепляющее, пусть даже он усвоил заключенный в ней урок слишком поздно: она указывала путь к обновлению. «Так она думает обо мне, таким я для нее и буду».
— Я не хочу уходить от тебя, — был единственный ответ, который пришел ему в голову, — но приходится.
— Я знаю. — Она снова натянула на лицо свою маску, но это удалось ей не до конца, и она старалась не смотреть на него. — Я... хочу дать тебе кое-что. Две вещи.
— Твою перчатку, чтобы я прикрепил ее к копью, когда поскачу на битву?
Поппи так удивилась, что все-таки вскинула на него глаза.
— Зачем тебе копье?
— Это я в переносном смысле. Так поступали рыцари моего мира с подарками своих дам.
— Мои подарки надо беречь как следует, а не цеплять их на какое- то там копье. — И Поппи вручила ему нечто похожее на тюбик с губной помадой. — Вот. Позвони мне, если понадобится. Я серьезно, Тео. Если тебе будет что-то нужно, я это добуду, а если понадоблюсь я сама, то приду к тебе в любом случае.
— Некоторое время, наверное, я никуда не смогу звонить, — сказал Тео, глядя на серебристую трубочку, — но все равно спасибо. Когда... когда все закончится, мне приятно будет связаться с тобой, не вызывая у Стриди головной боли.
Она улыбнулась сквозь выступившие на глазах слезы.
— Короче, позвони обязательно. И вот это тоже возьми. — Она сняла с шеи серебряную цепочку с подвеской — единственное, что оставалось на ней всю ночь. То, что Тео принимал за монетку, оказалось луной, половину которой составлял камень вроде полированного опала. — Кусочек фамильного лунного камня моей матери. Это она мне подарила.
— А для чего он?
— Ни для чего. Просто это один из немногих ее подарков. Мне он очень дорог, Тео, и я даю его тебе, чтобы ты непременно ко мне вернулся.
Он думал, что это какой-нибудь волшебный талисман, оберег, и даже разочаровался немного — любая помощь пришлась бы ему как нельзя кстати. Но потом он оценил смысл этого подарка, и в груди у него стало тесно — теснее и жарче, чем когда они занимались любовью.
— Спасибо. — Он надел цепочку себе на шею и спрятал луну на груди. — Я постараюсь к тебе вернуться.
Ее смех отдавал болью и гневом.
— Вот несчастье. Не зря я так боялась влюбиться снова... а ведь я даже не думала... — Она взяла себя в руки. — Поцелуй меня, Тео, и уходи. Скорей.
— Ты как, сумеешь отсюда выбраться?
— Черное железо, целуй меня и проваливай! У меня сердце разрывается.
— У меня тоже. — Сказав это, Тео с испугом и удивлением понял, что сказал правду.
Кумбер ждал его у темной реки не один.
— Колышек? — Тео присмотрелся, чтобы удостовериться, — он еще не совсем навострился отличать одного гоблина от другого. — А ты что тут делаешь?
— Пуговица говорит, что через город туда ехать не надо, — сказал Кумбер. — И в обход тоже. Лучше по воде.
— Это не объясняет, почему Колышек здесь.
— Потому что я умею грести, не поднимая при этом шума, как тонущий тролль. — Узкие глаза гоблина поблескивали при свете звезд. — А вы нет.
— А-а... Ну ладно. Спасибо.
Колышек кивнул на лодку, напоминающую каноэ.
— Пошли.
— А Стриди где? — спросил Тео, когда они оттолкнулись от берега и ленивое течение подхватило их. — Я отчасти надеялся, что и он с нами поедет, на случай каких-нибудь там волшебных препятствий...
— Пуговица говорит, что он нужен ему на сегодня. И он не думает, что самой главной проблемой будет войти туда.
Тео обдумывал это до места, где Лунная встретилась со своим новым руслом. Они с Кумбером позавтракали хлебом и сыром, которыми запасся феришер, а Колышек тем временем подвел лодку к дальнему берегу и стал грести вдоль него. Там стояли дома на сваях, и в них кое- где горел свет. На берегу, под сваями, лепились куда более мелкие и убогие домишки.
— Это кто же тут живет? — спросил Тео шепотом.
— Никсы, — ответил Кумбер, а Колышек махнул когтистой рукой, приказывая им замолчать.
В бухтах и заливчиках стояли гребные суда с множеством блестящих весел, больше похожие на старинные триремы или перевернутых сороконожек, чем на современные корабли. Никаких плавучих средств, кроме них, на этом отрезке реки не наблюдалось. Нормально это или как-то связано с военным положением? Если бы к Ису шли и другие суда, их лодка не была бы такой заметной. Колышек держался под самым берегом, да и веслом, как обещал, работал так тихо, будто теплое масло резал, но Тео все-таки чувствовал себя выставленным на всеобщее обозрение.
За очередным поворотом перед ними раскинулся Ис, чью черную ширь едва освещали даже феерические звезды Эльфландии. Колышек вынул весло из воды и сказал чуть слышно:
— Теперь никаких разговоров. Пуговица велел вам передать, что нынешний день может оказаться благоприятным для похода на дом Чемерицы.
— Что? — невольно повысил голос Тео. — Что это значит?
— Все, молчок. Мы почти на месте.
«Почти на месте» у гоблинов, видимо, имело какое-то другое значение, потому что они после этого плыли еще не меньше четверти часа. На берегу сквозь туман виднелись ветхие корпуса бывших пакгаузов и консервных заводов. Некоторые из них, очевидно, еще функционировали — кое-где, как умирающие светляки, искрили вывески «Причал „Конец радуги“ или „Грот-4“, но остальное имело заброшенный вид. Тео при первых проблесках на небе видел облупленные рекламные надписи, где из-под одного слоя краски проклевывался другой, и даже читал те, что были поближе. „Морепродукты Короля Килли“ сопровождало довольно жуткое изображение рыбогуманоида в короне, с корзиной, полной рыбы и моллюсков. „Поставщик их королевских величеств. Дары Иса“.
В воде что-то плеснуло, и Тео оглянулся, думая, что это Колышек оплошал, но гоблин смотрел на него так, будто он сам провинился. У борта, под самой поверхностью воды, мелькали голубовато-зеленые огоньки. Тео подумал, что это рыба фосфоресцирует, но огоньки двигались не так, как рыбные косяки, которые он видел по телевизору. Наблюдая за ними, как завороженный, он вдруг различил человеческую фигуру, догоняющую их без всяких усилий. Лицо под водой светилось, как циферблат часов. Глаза встретились с глазами Тео — женские глаза, огромные по сравнению с узким лицом. Оно было прелестным, это лицо, несмотря на всю его странность. Тео клонился к черным, чернее воды, глазам, и они становились все больше и больше. Все больше и больше...
Он не успел погрузиться в блаженную тьму — его дернули назад с такой силой, что он шумно выдохнул и стукнулся головой о другой борт. Пока он снова усаживался на банку,
