свой заброшенный письменный стол, уселся у флэтскрина и стал терпеливо ждать, пока установится соединение с биовебом. Но ничего не произошло. Флэтскрин светился пустотой, как серебристый свет над морем. Нахмурившись, Чэнь нажал на клавиши принудительного выхода, а когда и это ничего не дало, перезагрузил компьютер, но получил лишь последовательную прокрутку невразумительных сообщений об ошибке. Поняв, что дело безнадежное, Чэнь вынул мобильный телефон и попытался через него соединиться с биовебом, однако результат оказался таким же ничтожным.
— Система опять не работает, — печально произнес возникший над перегородкой Ма.
— Как? Но ведь, наверное, не весь биовеб?
Ма кивнул с мрачным довольством человека, никогда не верившего в технологии.
— В новостях сказали, что она уже отключалась сегодня чуть раньше, потом ее загрузили снова, а теперь она рухнула.
— Интересно, в чем причина? — размышлял вслух Чэнь. — Может, вспышки на Солнце?
— По радио говорят, это из-за проблемы с... биолинками. С тем, что они называют некси.
— Эти некси — человеческие существа, Ма, — нахмурился Чэнь.
Он вспомнил о спальных корпусах гэрао, которые видел по телевизору, с лежащими в тишине рядами недвижных тел: люди, получающие каждый год деньги за то, что их во сне использовали как сеть биовеба... Что же могло случиться, ведь их так много? Мысли были мрачные, но, по крайней мере, под предлогом рухнувшей сети он мог покинуть офис и вернуться домой. Если понадобится, связаться с властями гавани Ночи можно и позже, по телефону.
Вытащив из шкафчика пакет с грязной одеждой, Чэнь снова вышел в непредсказуемость солнечного света. Был всего лишь шестой час, и солнце уже садилось за порт горящим размытым пятном. Чэнь сел на первый подошедший трамвай и, стоя в плотной толпе пассажиров, обратил внимание на висевшую над каждым, словно облачко, усталость. «Неудивительно, что у людей в наши дни остается, похоже, так мало времени, чтобы подумать о загробной жизни, — думал Чэнь, — и неудивительно, что Ад начинает отбиваться от рук». Еще двадцать лет назад небольшие святилища перед каждой дверью были обычным делом, и пожилые люди говорили о богах как о реальных живущих существах. Как это ни парадоксально, теперь, когда иные миры стали ближе, чем когда-либо с древних времен, когда новые технологии делают возможными самые разные способы общения, люди проявляют все меньше интереса к делам духовным. Возможно, для них это уже чересчур, может, не стоит рассчитывать, что люди будут думать о чем-то еще помимо ежедневной рутины. В чем бы причина ни заключалась, работать все равно легче не становилось.
Трамвай остановился, и Чэнь вышел. Оставшуюся часть пути до гавани он проделал пешком, торопливо шагая в опускающихся сумерках. Если бы не беспокойство об Инари, это была бы приятная прогулка: в воздухе ни ветерка, вода мягко шлепает о причальную стенку. В плавучем домике было темно и тихо. Чэнь прошел туда по палубам других домиков, но, как он и предполагал, в доме никого не оказалось. На двери главного входа он обнаружил рыжее пятно: кровь, будем надеяться, Ши Ножо. Включив лампу, Чэнь проверил голосовую почту. Кто-то явно пытался оставить сообщения, но слышались лишь статические помехи. Чэнь взвесил все за и против. В это время Инари было безопаснее всего выходить из дома и гулять, ей и ее подобным подходили пограничные времена и места — рассвет и сумерки, побережье, горные вершины, пещеры. Скорее всего она могла выбрать береговую линию, потому что до нее ближе. Берег гавани представлял собой лишь полосу гальки, но если пройти немного дальше по дороге, можно выйти к расширяющейся бухте, где когда-то располагалась цепочка мирных рыбацких деревушек, ставшая теперь еще одной пригородной зоной. Торопливо накинув темный пиджак, надев мягкие тапочки для карате и проверив защиту на дверях и окнах, Чэнь вернулся на дорогу вдоль гавани и зашагал по ней.
22
Устроившись высоко на балках заброшенного пирса, Инари дрожала в своем рваном шелковом халате, как морская птица, заброшенная сюда штормом. Она поймала себя на том, что постоянно борется с желанием вернуться домой, но что, если ее там поджидает убийца? Опустив голову, она встретила в тени взгляд холодных глаз и неясные очертания меха.
— Тебе нельзя, — с укором проговорил барсук-чайник.
— Но я не знаю, что еще делать.
— Спроси у монет.
— Погадать по И Цзин?[40] Но у меня нет монет — посмотри, я до сих пор в халате.
— Тогда сделай их, — нетерпеливо проговорил барсук низким голосом.
Чувствуя себя идиоткой, Инари коснулась кончиком когтя кисти руки и выдавила три капли крови. При этом она пробормотала единственное слово: перемена. Красные капли зашипели, коснувшись холодного соленого металла пирса, и Инари, нагнувшись, подняла три старинные истертые монеты.
— Теперь бросай, — скомандовал барсук Инари, словно ребенку, которого нужно учить самому простому.
Она стала осторожно, снова и снова, бросать монеты на шелк халата, а потом рассматривать составленную ими конфигурацию. В памяти ожила гексаграмма: двадцать девять. Кань. Бездна.[41]
Откинувшись назад, Инари уныло смотрела на лежащие на халате монеты. «Бездна и еще раз бездна: смертельная опасность. Но никакого указания на то, что ей делать — возвращаться в плавучий домик или поддаться страхам и оставаться здесь. Все очень непросто. И Цзин — это словно полированная поверхность некоей чаши: ничего не открывает из внутреннего содержания дао и лишь отражает трансформированный образ». Инари со вздохом собрала с колен монеты, но при этом рука конвульсивно сжалась. Из-под пирса послышались мягкие, крадущиеся шаги и раздался всасывающий звук, какой издает исчезающий под песком угорь. Усы барсука встали торчком. Инари отшатнулась назад к балкам, а потом с превеликой осторожностью заглянула через край. Было видно, что в двадцати футах внизу, в тени под пирсом что-то двигается. Это что-то горбилось, как старик, и двигалось медленно, но тонкие темные усики устремлялись от него во все стороны, шаря по песку. Барсук прижался к боку Инари, и она чувствовала, как он дрожит. Непроизвольно, словно зачарованная, она смотрела, как один из усиков обвился вокруг опор пирса и заструился вверх, напоминая запечатленный на пленке процесс роста виноградной лозы при быстрой перемотке вперед. Фигура внизу на песке оставалась полностью неподвижной.
— Что это? — пробормотала Инари, обращаясь к барсуку.
— Не знаю. Мы должны уходить, Инари. Сейчас же.
— Но куда? — прошептала Инари.
Усик уже добрался до балок и, слепо извиваясь, двигался по направлению к ней. Его кончик время от времени поднимался, словно принюхиваясь. Оттуда, где они сидели, она могла лишь перескочить на одну из соседних балок, а потом спрыгнуть на землю. Прижав к груди протестующего барсука, она встала. Усик плетью метнулся вперед, но Инари была уже в прыжке. Однако усик опередил ее. Она услышала хрустнувший разряд спавшей напряженности, когда что-то пронеслось в воздухе, а потом ощутила, что лодыжку окрутило, словно горячей проволокой. По-прежнему прижимая к себе барсука, Инари пролетела вниз к песку метра четыре с половиной, но недалеко от земли усик подхватил ее. Когда падение прервалось, ногу болезненно тряхнуло, она выронила барсука и видела, как тот расплывающимся пятном бросился зигзагами прочь по песку. Вращаясь вниз головой с головокружительной быстротой, она успела заметить, что усик туго натянулся поперек балки, а ее взгляд встретился с парой неживых, черных и тусклых, как нефть, глаз. Лицо существа частично скрывал капюшон, но то, что Инари увидела, выглядело зловеще. Перед ней промелькнула бледная, тестообразная плоть, облезлая, как растрескавшаяся глазурь на старом кувшине. Существо протянуло пухлую синеватую руку. Сверху, как дождь, упала красная капелька, потом еще, и еще одна. Монеты, на которых гадала Инари, снова превратились в кровь. Поднеся руку ко рту, существо облизало ладонь толстым бесцветным языком. На мокром песке под его ногами, которые, как с внезапно подступившей тошнотой заметила Инари, были повернуты от лодыжек назад, вздулась красная
