Элизар Разрушитель, бич Южных земель, величайший враг архимага Кетгиля с Громового Утеса.
— Элизар?
Бэннити вдруг обнаружил, что у него сжало горло. Даже деревенскому священнику было известно, кто такой Разрушитель. Темный маг сжигал целые города лишь потому, что ему нравилось, как небо затягивает дымом, поднимающимся от развалин. Он практиковал омерзительные ритуалы, в ходе которых превращал людей в животных, а животных — в людей. Безудержное насилие Элизара удалось остановить только самому Кеттилю. Этот величайший из всех волшебников вышел из своих громадных ледяных пещер, что на вершине Громового Утеса, и помог молодому королю разбить под Херредсбурном огромную армию Элизара, состоящую из порабощенных зверолюдей. Кеттиль лично бился с Элизаром на глазах у обоих воинств — все запомнили, как небеса над Херредсбурном озарялись, словно вокруг бушевала дюжина гроз одновременно. Тогда ни один из противников не смог одержать окончательной победы, и все же именно Элизар бежал с поля боя и канул в безвестность, укрывавшую его на протяжении многих лет — и длившуюся до последнего мгновения.
— Тот самый Элизар? — пробормотал отец Бэннити. — Здесь?
— Я готов поручиться жизнью, — сказал Дондолан, — И, возможно, я действительно поставил жизнь на кон. Даже если Элизар и вправду лишился рассудка, при виде меня или еще кого-то из его прошлого, он вполне может от потрясения вернуться в прежнее состояние.
— Но мы не должны просто… оставлять все как есть. Нельзя же так!
— Нет. Но я не решаюсь подойти к нему. Вы же сами говорили, что творимые им чудеса вполне реальны, то есть он по-прежнему обладает великим могуществом. И даже если он так и останется помешанным, я не могу позволить себе так рисковать — а что, если он и вправду возьмет и исполнит мое заветное желание.
Дондолан покачал головой; белая борода мотнулась из стороны в сторону.
— В глубине души мага, даже относительно благопристойного, вроде меня, полно темных расщелин. Там мир, в котором мы обитаем, премудрости, которые мы изучаем, страсти, которые мы стараемся обуздать. На самом деле я не знаю, каково мое заветное желание, и совершенно не стремлюсь узнать это подобным способом.
— Я… я не совсем понимаю, о чем вы.
— А вдруг мое заветное желание — стать величайшим магом своего времени? Когда-то я испытывал подобное стремление — в молодости, когда только-только поступил в академию. Вдруг это желание никуда не делось, лишь ушло вглубь? — Дондолан снова покачал головой. — Я не смею рисковать.
— А вдруг окажется, что того же самого сильнее всего на свете желает не волшебник, а кто-то из обычных смертных? Или хуже того — кто-нибудь мечтает о конце света?
Дондолан одарил священника вдумчивым взглядом.
— До сих пор этого не произошло. На самом деле, как мне кажется, силы, которыми владеет Элизар, не сделали никому ничего дурного — не считая, судя по вашему рассказу, двух мерзких старикашек, намеренно преграждавших своим детям дорогу к счастью. Но даже и тут у нас нет доказательств, что их кончина не была совпадением. Возможно, магия Элизара содержит в себе некое внутреннее ограничение — нечто такое, что позволяет ему исполнять лишь безобидные желания. Не знаю, — Волшебник поднял голову, — Но знаю, что нам нужно получше разобраться во всем этом, прежде чем принимать решение. Как вы верно заметили, мы не должны оставлять все как есть, раз здесь присутствует Элизар Разрушитель, окруженный нетерпеливыми просителями и трудолюбиво творящий чудеса, какими бы добросердечными эти чудеса ни казались, — Дондолан пригладил длинную белую бороду, — Не говоря уже о сохраняющейся неприятной вероятности, что все это — какая-то жестокая хитрость Элизара, что он лишь притворяется умалишенным, а сам незаметно плетет козни, стремясь снова завладеть Срединными землями, — Волшебник умолк и задумался, — До какого часа они принимают просителей?
— Пока мой пономарь не позвонит к вечерней молитве. Это уже скоро.
— Тогда подождем колокола, а потом приведите ко мне этого Феликса.
Казалось, что Феликс встретил разоблачение почти с облегчением.
— Да, это правда. Некогда он был Элизаром, величайшим из волшебников.
— В смысле — после архимага Кеттиля, вы хотели сказать? — поправил его Дондолан.
Феликс махнул рукой.
— При Херредсбурне мой хозяин перелил души в пять тысяч зверолюдей и руководил ими во время битвы — и одновременно с этим вел дуэль с Кеттилем Ястребиным Ликом.
— Оставьте вы это! — вмешался в беседу отец Бэннити, — Почему он очутился здесь в нынешнем своем состоянии? Он что, снова строит какие-то козни?
— Говори правду, прихлебатель, и не пытайся меня одурачить, — сурово произнес Дондолан, — Полагаю, до Кеттиля уже дошли вести о происходящем, и он так же быстро, как и я, придет к выводу, что твой Эли — на самом деле его заклятый враг.
Феликс вздохнул.
— Значит, нам снова придется уехать. Жаль. Мне здесь нравилось.
— Да черт побери! В двадцати шагах от нас спит один из опаснейших людей в мире! Давай говори!
— Для вас он, может, и опасен, — Феликс покачал головой, — Нет, даже и для вас он не несет угрозы. Во всяком случае, сейчас. Здесь нет никаких хитростей, волшебник. То, что ты видишь, — чистая правда. Прежний Элизар исчез, остался лишь безмолвствующий Эли. Это случилось после Херредсбурна, когда король и ваш Совет волшебников прогнали нас. Когда все его зверолюди были перебиты или возвращены в свой прежний вид, мой господин покинул поле боя и отступил в тайное убежище в горах Темного Льда.
— Мы подозревали, что у него там укрытие, — пробормотал Дондолан, — но так и не сумели его отыскать.
— Он был преисполнен решимости отомстить Кеттилю и всем остальным, — продолжал Феликс. — Я никогда прежде не видел его таким. Он был взбешен, но устал — устал и пребывал в смятении, — Человечек внимательно посмотрел на священника и волшебника, — Однажды глубокой ночью меня разбудили странные звуки — он плакал.
— Я не в силах в это поверить, — сказал Дондолан. — Элизар Разрушитель? Плакал?
— Верьте во что вам угодно. В нем всегда было сокрыто больше, чем казалось вам, членам Совета. Что бы ни было тому причиной, но им завладела идея заполучить амулет желания, способный даровать своему владельцу исполнение его заветного желания, каким бы оно ни было. Элизар потратил несколько месяцев — точнее, почти год, — гоняясь за этой легендой по множеству забытых путей, изучая старинные книги и еще более древние свитки. Он разговаривал со столь ужасными существами, что я не мог даже пребывать с ними под одной крышей, — Кажется, эти воспоминания до сих пор пробуждали в душе Феликса страх, но вместе с тем и гордость за своего храброго господина, — И вот время настало. В нашем пещерном доме, в глубинах Гор Темного Льда, он подготовил заклинание. Я помогал ему всем, чем мог, но я всего лишь слуга, а не колдун. Я поддерживал огонь, полировал перегонные кубы, приносил из гробницы необходимые вещи. Наконец пробил час, когда светила выстроились в ряд, и господин приступил к вызову пустых богов. Под конец приготовлений он не спал ночами; он был возбужден, как никогда прежде, даже в ночь перед битвой при Херредсбурне, когда казалось, что осталось лишь протянуть руку — и власть над миром будет принадлежать ему, он не был в таком состоянии. Бледный, с запавшими глазами, разговаривающий сам с собой, словно меня там не было, он напоминал заключенного, отчаянно жаждущего освобождения, что бы этому ни способствовало: распахнутая дверь тюрьмы или веревка палача.
Феликс вздохнул и быстрым движением смахнул слезы; Дондолан нетерпеливо побарабанил пальцами по столу.
— Чтение заклинания продолжалось несколько часов, — продолжил свой рассказ Феликс. — Он выкрикивал во тьму имена, и от этих звуков у меня болели уши. В какой-то момент я кинулся прочь, так меня напугали тени, которые заполонили комнату и заплясали вокруг меня. Обратно же я вернулся, когда услышал хриплый голос господина — с уст его сорвалось победное восклицание. Он стоял в центре эзотерической схемы, держа в руках нечто, сиявшее красным и черным, но мне было плохо видно…
— Сиять черным невозможно, — заявил Дондолан, — Это бессмыслица.
