Она ахнула и отшатнулась.
— Что?
— Одри, сколько времени вы бы собирались приехать к ним в гости? Посмотреть, где и как они живут? Месяцы? Годы?
— Нет! Просто у меня мало свободного времени!
Он безжалостно усмехнулся.
— Зато у вас есть время преследовать меня.
— Я не преследую вас! Вы сами настаивали, чтобы я приехала!
— Да, — вкрадчиво согласился он, — настаивал. Если бы я этого не сделал, вы бы не приехали никогда. А как вы думаете, какие чувства испытывают ваша мать и Рико, зная, что вы приехали из-за меня, а не из-за них?
— Это нечестно!
— В самом деле?
— Нечестно, и если вы работаете у Рико, это еще не дает вам права разговаривать со мной так, словно я полное ничтожество!
— Я не работаю у Рико, — ледяным тоном поправил Маричелли.
— Да? Ну, ладно, это не имеет никакого значения. — Чувствуя себя виноватой, поскольку упреки Витторио попали в цель, она принялась защищаться. Этот человек обладал удивительным умением заставлять ее уходить в глухую оборону. — Если уж мы стали обмениваться обвинениями, как быть с вашей невнимательностью, вашим эгоистичным нежеланием считаться с чувствами других людей? Вам не приходит в голову, что моей матери и Рико до смерти надоели ваши кости, ваши камни и ваше постоянное присутствие в их доме? И…
— В
— Они женаты всего шесть месяцев! Я давала им время побыть вдвоем, а это гораздо важнее, чем вы думаете! Вы грубо и бесчувственно вторгаетесь в жизнь молодоженов, людей, любящих друг друга и вовсе не нуждающихся в том, чтобы вы заполняли их дом всяким хламом! Мать даже не может толком убраться! Ей приходится стирать и гладить на вас, как какой-нибудь… Ваш дом? — осекшись, прошептала пораженная Одри. — Ваш дом? Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что сказал. — Он перегнулся через стол, собрал свои бумаги, положил их в книгу, осторожно закрыл ее, сунул под мышку и ушел.
2
— Витторио!
Ошеломленная, растерянная, совершенно сбитая с толку, Одри устремилась следом, но вскоре увидела, что за ним захлопнулась входная дверь.
Обведя взглядом старые картины, античную мебель и дорогие ковры, она выбежала из гостиной и принялась лихорадочно разыскивать мать. Одри заглянула в спальню, на кухню и в конце концов обнаружила Эмили на балконе, где та оживленно болтала с соседкой. Мать обожала балконы. Но этот балкон принадлежал не ей.
Выйдя на широкую площадку с обвитой плющом чугунной решеткой, к которой крепились горшки с самыми разнообразными растениями, Одри тихо сказала:
— Мама, можно тебя на минутку?
Удивленная мать торопливо извинилась перед соседкой на недавно освоенном итальянском, испустила недовольное восклицание и загнала дочь в комнату.
— Одри! Ты до сих пор в ночной рубашке!
— Ну и что? — нетерпеливо спросила молодая женщина. — Я проспала…
— Рико ведь советовал тебе посетить Ватикан. Кажется, экскурсия начинается в одиннадцать.
— Я помню, но…
— Он очень расстроится, если ты не…
— Мама! Витторио сказал, что это его квартира!
— Ну да, — недоуменно подтвердила она. — Я говорила тебе…
— Ничего ты не говорила!
— Одри, — мягко возразила мать, — я говорила это, когда мы встречали тебя в аэропорту. Пожалуйста, не делай из меня дурочку. — Одри широко раскрыла глаза и готова была решительно запротестовать, когда мать продолжила: — Но с самого прибытия — точнее, с той минуты, как ты вышла в зал ожидания — ты вела себя так, словно окружена врагами: огрызалась, набрасывалась на всех, была отвратительно груба с Витторио, который, надо сказать, вел себя на удивление сдержанно… Впрочем, хватит об этом. Я знаю, ты волнуешься из-за своего приюта, беспокоишься о животных, но в этом не виноваты ни я, ни Рико, ни Витторио. Витторио вовсе не обязан сдавать тебе землю в аренду, у тебя нет никаких оснований требовать этого. Больно признаваться, но мне очень стыдно за тебя. Я не учила тебя плохим манерам, и если это влияние Пола, то тогда чем скорее прекратится ваша связь, тем лучше.
— У нас с ним нет никакой связи, — прервала ее Одри.
— Я молчала все это время, — решительно продолжала Эмили, — потому что… потому что испытывала неловкость.
Ошеломленная, едва не потерявшая дар речи, Одри прошептала:
— Неловкость?
— Да. Рико всем и каждому говорил, какая у него чудесная взрослая дочь. Он был так горд, так счастлив, а ты никого к себе не подпускаешь и воротишь нос от любого предложения познакомиться с его друзьями.
— Неправда!
— Правда. Я знаю, ты делала это не нарочно по рассеянности или не подумав, — но теперь мой дом здесь. Есть люди, с которыми я вижусь каждый день… и мне было бы стыдно, если бы они за моей спиной говорили, что моя дочь…
— Грубиянка? — обмерла Одри.
— Настырная, — покачала головой мать. — Это на тебя не похоже. — Затем она закусила губу, вздохнула и призналась: — Нет, похоже. Ты действительно настырная, но никогда не была грубой. Мнение людей имеет большое значение, Одри. Нельзя отвергать их, потому что они тебе неинтересны или потому, что твой ум занят чем-то другим. Я думала, это будет так приятно, — грустно добавила мать. — Мне хотелось, чтобы ты приехала, хотелось показать тебе Рим. Но ведь ты бы не появилась, если бы речь не зашла об этом несчастном куске земли, правда?
Одри начала слабо защищаться:
— Конечно, я бы приехала, но ведь прошло всего шесть месяцев, я думала, вам хочется побыть вдвоем…
— Ты говоришь искренне?
— Да. — Но искренностью тут и не пахло; она выдумала эту причину, чтобы заглушить укоры собственной совести. А правда заключалась в том, что затея с приютом для животных так увлекла ее, что все остальное ушло на второй план. Она прекрасно знала, что родители изнывают от желания показать ей Рим, похвастаться тем, как Рико заботится об Эмили…
Проанализировав свое поведение после приезда, Одри почувствовала себя последней дрянью. То, что все это было сделано без злого умысла, роли не играло.
— Мне очень жаль, — с несчастным видом пробормотала она. — Я и в самом деле не хотела показаться грубой; просто если я не смогу найти места для несчастных животных, их придется выпустить, а при одной мысли об этом у меня душа разрывается.
— А у меня разрывается душа при мысли о том, что ты не похожа сама на себя.
Это был завуалированный упрек, подразумевавший, что люди важнее животных. Что ж, спорить не
