— Пес чем-то занимается, — пояснил Каспар в другое ухо. — И занимается тайком. Большой секрет, но Озлобышей не обманешь!
Орландо невольно вспомнил виденную когда-то карикатуру: на одном плече у человека сидит ангел, на другом дьявол, и каждый пытается склонить его на свою сторону. А если в оба уха твердит неуправляемая анархия?
— Да о чем вы говорите? Какой еще секрет? Да еще блокированный?
— Большая дырка куда-то. Пошли! Мы вас протащим! — Зунни шмелем жужжала в ухо. — Устроим Псу сюрприз! Смеяться и визжать, смеяться и визжать!
— Озлобыши, к полету по сети — готовсь! — пискнул кто-то. —
— Не так быстро, — поморщился Орландо. Легкая головная боль вдруг резко усилилась, и он не хотел, чтобы его куда-то гнали. Но было уже поздно — обезьянки включились в режим «полный вперед». Фредерикс расплылся и исчез, утянутый Озлобышами неизвестно куда. Даже стены домика завертелись перед глазами Орландо, и ему показалось, будто он видит несколько разноцветных потоков краски, стекающих в раковину.
— Черт, да погодите же!.. — крикнул Орландо, но уже в пустоту.
Его захлестнул мрак. Он куда-то падал, летел, растягивался в нескольких направлениях сразу. Потрескивание в ушах становилось все громче, пока не превратилось в рев двигателей реактивного лайнера или межпланетной ракеты.
— Держись, Ландогарнер! — радостно выкрикнула где-то рядом невидимая Зунни. Никакой тревоги в ее голосе не ощущалось; то ли кроме Орландо никто столь ошеломляющих ощущений не испытывал, то ли эти сумасшедшие детки к ним попросту привыкли.
Впечатление, будто тело растягивается, становилось все сильнее; казалось, его вытягивают в ниточку и высасывают через соломинку. Или же тебя забросило в симуляцию американских горок… да только они наверняка находятся
И тут вселенная свернулась.
Все остановилось, точно стиснутое гигантской рукой. Орландо услышал отдаленные крики, тонкие детские голоса — и дети эти еле слышно, словно из-за толстой двери, вопили от ужаса. Они на что-то нарвались… а вместе с ними и Орландо.
Бездна вокруг него стала сжиматься, невидимый давящий кулак замораживал мысли и сердце. Он был беспомощен, подвешен на дуге медленного электричества. Та его часть, что еще могла мыслить, сопротивлялась, но высвободиться не могла. Его все больше сдавливало и сплющивало, пока последний оставшийся кусочек его «я» медленно и беспомощно не затрепыхался, как птица, накрытая толстым одеялом.
«Я не хочу умирать!» То была бессмысленная мысль, потому что он не мог ничего придумать или сделать, чтобы изменить происходящее, но она вновь и вновь эхом раздавалась в его угасающем сознании. Все имеющиеся в мире симуляции смерти не смогли бы подготовить его к такому. «Я не хочу умирать! Я не хочу… умирать…»
«Не… хочу…»
Как это ни поразительно, но мрак оказался не бесконечным.
Крошечная искра вырвала его из неописуемой пустоты. Он поднимался к ней беспомощно и равнодушно, как влекомый течением труп. Искра стала размытым пятнышком света. После убийственной черноты оно показалось ему бесценным даром.
Он плыл, и свет становился ярче, брызгал лучами, оставляющими яркие царапины на теле бесконечной ночи. Линии превратились в квадрат, квадрат обрел глубину и стал кубом, а тот принял настолько обыденный облик, что на мгновение Орландо не поверил своим глазам. Он увидел летающий в пустоте и увеличивающийся с каждой секундой офис — простую комнату со столом и стульями. Орландо как-то неуловимо оказался внутри, и сковывающее тело ледяное онемение дрогнуло и слегка ослабело.
«Это сон. Мне снится сон». Ему уже доводилось засыпать подключенным к сети, и это ощущение было ему знакомо. «Должно быть, все дело в пневмонии, а это горячечный бред. Но почему я не могу проснуться?»
Комната чем-то напоминала смотровое помещение в клинике, но все в ней было сделано из серого бетона. Огромный стол походил на каменный саркофаг из гробницы. За ним сидел человек. Вернее, Орландо решил, что это человек, — на месте лица у него была лучистая пустота.
— Я ведь сплю, верно? — спросил он.
Существо за столом, казалось, не услышало вопроса.
— Почему ты пожелал явиться и работать на нас? — спросило оно высоким успокаивающим голосом.
Проживи Орландо миллион лет, он все равно не смог бы предвидеть подобный разговор.
— Я… не желаю ни на кого работать. В смысле… я ведь просто ребенок.
В стене за столом медленно распахнулась дверь. За ней клубился дымный синий свет. Внутри этого яркого свечения шевельнулась какая-то бесформенная тень. Душу Орландо наполнил ужас.
—
— Я пока не могу работать. Понимаете, я еще учусь в школе… — Это точно сон — иначе и быть не может. А может, нечто худшее. Возможно, он умирает, и сознание творит свою последнюю фантазию.
Существо в соседнем помещении шевельнулось, свет всколыхнулся. Орландо слышал его дыхание — низкие хриплые вздохи, разделенные долгими промежутками времени. Оно ждало. И станет ждать столько, сколько потребуется.
— Что ж, в таком случае, можешь войти к нему. — Фигура за столом указала на распахнутую дверь и жуткое нечто за ней. — Если ты не хотел работать, то не следовало зря тратить наше драгоценное рабочее время. Мы сейчас очень заняты, проводя одновременно и расширение, и слияние.
Хриплое дыхание стало громче. Орландо знал, что ему не хочется даже увидеть существо, издающее такие звуки.
— Я передумал, — торопливо произнес он. — Извините. Я хочу работать. Работа как-то связана с математикой? — У него были хорошие отметки в школе. Разве не этого хотят взрослые — хороших отметок? Придется просить у отца с матерью разрешения бросить школу, но когда он расскажет им о существе в соседней комнате, они, конечно же…
Сияющее существо встало. Уж не отказ ли угадывается в развороте его плеч, в холодном белом пламени невидимого лица? Неужели он слишком долго ему возражал?
— Подойди и дай мне руку, — сказало оно.
Орландо непонятно как очутился перед столом. Фигура протянула ему руку, горящую холодным фосфорным огнем, и одновременно Орландо ощутил струящийся из комнаты с голубым светом холодный воздух. Кожа покрылась мурашками, в глазах выступили слезы. Он протянул руку.
— Запомни, ты должен стараться изо всех сил. — Когда их ладони соприкоснулись, Орландо затопила волна тепла — так быстро, что едва не причинила ему боль. — У тебя