заботливость. Фредериксы не принадлежали к числу его важнейших клиентов, но были близки к этому и достаточно молоды, чтобы рассчитывать на годы хорошего бизнеса.
— В сущности это почти не отличается от того, через что нам пришлось пройти, чтобы навестить Саломею, — сказал он. — Просто во всех госпиталях соблюдают осторожность.
Фредерикс снова нахмурился — вероятно, услышав полное имя дочери. Заметив это, его жена Энрика улыбнулась и покачала головой, словно увидев своенравного ребенка, только что вывалившего еду из тарелки на скатерть.
— Что ж, — произнесла она, и на этом, похоже, ее вдохновение кончилось. — Кстати, где же они, в конце концов?
— Они позвонили и предупредили, что опоздают на несколько минут, — быстро ответил Рэмси, гадая, почему ведет себя так, словно является посредником встречи на высшем уровне. — Я уверен, что…
Дверь комнаты распахнулась, вошли двое — тоже в больничных халатах.
— Извините за опоздание, — сказала женщина. Рэмси решил, что она красивая, но сразу подумал, что из-за темных кругов вокруг глаз и нерешительного поведения выглядит так, словно прошла через ад. У ее худощавого бородатого мужа явно не было той хорошей генетической форы, которая имелась у жены, и он выглядел просто до предела вымотанным и жалким.
— Я Вивьен Феннис, — продолжила женщина, отбросив упавшую на лицо прядь и протянув руку миссис Фредерикс, — А это мой муж Конрад Гардинер. Мы вам очень признательны за то, что вы приехали.
Когда все, включая Рэмси, пожали друг другу руки и Гардинеры (Вивьен настояла, чтобы их так называли для краткости) уселись, Джалил Фредерикс остался стоять.
— Я и сейчас не понимаю, зачем мы здесь. — Он сделал нетерпеливый жест в сторону жены, прежде чем та смогла что-либо сказать, — Я знаю, что ваш сын и наша дочь дружили и что с ним… с Орландо… случилось нечто похожее. Но вот чего я не понимаю, так это для чего мы здесь. Что здесь такого, о чем нельзя было договориться по Сети?
— Об этом мы еще поговорим, — Конрад Гардинер заговорил немного резко, словно ощущал необходимость обозначить свое место в иерархии. Рэмси заметил, что Фредериксы оказывали на людей подобный эффект. — Но не здесь. Это отчасти ответ на вопрос, почему мы захотели встретиться с вами лично. Мы поговорим где-нибудь в другом месте.
— Мы поедем в ресторан. Мы ничего не хотим рассказывать здесь, — добавила Вивьен.
— Да о чем вы? — Фредерикс снова нахмурился. — Я вообще перестал что-либо понимать.
Рэмси, все это время молчавший, полагая, что молчание идет на пользу делу, оказался заинтригован, но и встревожен. Во время нескольких разговоров с ним Гардинеры показались ему весьма здравомыслящими, очень серьезно желающими поговорить с Фредериксами лично, но и скрытными. Он поверил им, доверившись своему инстинкту. Однако если они окажутся борцами против секретных заговоров, уфологами или активистами Общественной Гармонии, он очень быстро начнет сожалеть о том, что уговорил своих клиентов прилететь сюда из Вирджинии.
— Я понимаю, что мы кажемся вам сумасшедшими, — рассмеялась Вивьен, — И не виним вас за это. Но прошу вас, подождите, пока у нас не появится возможность поговорить. Если вы и потом останетесь при таком же мнении, мы возместим вам расходы на поездку сюда.
— Дело не в деньгах… — ощетинился Фредерикс.
— Джалил, дорогой, — вмешалась его жена. — Не сердись.
— Но сперва, — продолжила Вивьен, словно ничего не заметив, — мы хотели бы, чтобы вы увидели Орландо.
— Но… — Ее слова застали Энрику Фредерикс врасплох, — Разве он не… в коме?
— Если бы это была кома… — Конрад горько усмехнулся, — Мы были… — Он внезапно смолк и уставился на что-то в углу, где на стуле были свалены пальто. Его взгляд задержался там слишком долго. Остальные тоже повернулись в эту же сторону. Рэмси ничего не разглядел. Гардинер потер лоб ладонью. — Извините. Мне показалось… — Он медленно выдохнул. — Это долгая история. Мне показалось, что увидел насекомое. Весьма необычное насекомое. Только ни о чем не спрашивайте… времени уйдет слишком много, а я предпочел бы объяснить все потом. Будет проще, если вы пока и дальше продолжите считать нас сумасшедшими.
Слова Конрада позабавили Рэмси. Его клиенты украдкой переглянулись, потом Фредерикс взглянул на Рэмси. Тот слегка покачал головой — мол, все в порядке, не волнуйтесь. У Рэмси имелся кое-какой опыт общения с чокнутыми, и настоящими психами обычно оказывались не те, кто сам называл свои поступки безумными.
— Вы не обязаны идти с нами к Орландо, — сказала Вивьен, вставая. — Но нам этого хотелось бы. Мы пробудем там всего минуту — я проведу с ним весь вечер, но уже потом, после нашей беседы.
Когда они вышли в коридор больницы, женщины пошли впереди, мужчины следом, а Рэмси пристроился в хвосте, что позволило ему на время позабыть о своем достоинстве и слегка развлечься, прокатившись, как на коньках, по гладкому полу в бумажных больничных бахилах.
Он слишком редко бывает на людях, и это очевидно. Рэмси прекрасно понимал, что если не станет хотя бы чуть меньше работать, то кончится это или тем, что он как минимум шокирует клиента, расхохотавшись во время серьезной встречи (что едва не произошло дважды на прошлой неделе), или, в худшем варианте, умрет прямо за рабочим столом, как это случилось с его отцом. Еще десять лет — теперь даже меньше, — и ему пойдет шестой десяток. А люди в таком возрасте до сих пор умирают от сердечных приступов, несмотря на множество современных лекарств, клеточные восстановители и кардиотерапию.
Но ведь речь идет о работе, верно? Всегда кажется, что ее можно просто отложить, или отказаться от лишней, или просто проигнорировать, если дело окажется дохлым. Но когда берешься за нее всерьез, все становится иначе. Это уже не просто работа, а запутанный клубок дела о наследстве Деклейна, превратившегося в отвратительную мыльную оперу и парализовавшего жизнь трех поколений наследников. Или это старик Перлмуттер, пытающийся вернуть себе компанию, которую он основал, а затем потерял из-за махинаций акционеров. Или Джентиан Цуджимото — вдова, пытающаяся получить компенсацию за умершего мужа, которого неправильно лечили. Или, как в деле Фредериксов, это попытка отыскать некий юридический смысл в поразительно загадочной болезни их дочери — хотя бы потому, что
Поэтому когда он говорит себе, что от лишней работы следует избавляться, то кому из клиентов сказать: «Мне очень жаль»? Чье доверие, которое он завоевывал всю свою трудовую жизнь, утратить? От какого важного знакомства, захватывающей загадки или возбуждающего вызова отказаться?
На словах все легко и правильно, и он точно не желает отправиться следом за отцом в купе Коронарного Экспресса первого класса, но как можно выбрасывать из своей жизни самые важные ее части — пусть даже ради
И в душе Декатур (пожалуйста, зовите меня Катур, так меня называла мамочка) Рэмси надеялся, что поразительные намеки Гардинеров действительно обернутся делом настолько интригующим, насколько оно выглядело со слов четы из Калифорнии. Делом всей его жизни, всей карьеры. Которое не просто внесет имя Рэмси в учебники по юриспруденции, но и вплетет его в ткань общественной культуры, подобно Кумелосу или Дэрроу. Но другая часть личности Рэмси, которая до боли в глазах пялилась на забитый документами стенной экран и диктовала до хрипоты, стараясь не подавиться
