куском доставленной в офис еды, не могла не надеяться, что Гардинеры, несмотря на его собственные оценки, окажутся полными и безнадежными психами.
Когда они надели шапочки и прошли ультразвуковую дезинфекцию, Фредерикса обуял новый приступ раздражения:
— Если ваш сын пострадал от того же, что случилось и с Сэм, то неужели все это необходимо?
— Джалил, не кипятись. — Его жена с трудом скрывала тревогу. Рэмси видел ее у постели дочери и знал, что под модной одеждой и внешним спокойствием она цепляется за нормальность совсем как потерпевший кораблекрушение за обломок мачты.
— Все в порядке, — успокоила ее Вивьен. — Я не виню вас за недоумение. Просто у Саломеи немного иная ситуация.
— И как это понимать? — спросила миссис Фредерикс.
— Не Саломея, а Сэм, — поправил ее муж и пояснил, не дожидаясь вопроса: — Сам не знаю, как я позволил Энрике уговорить меня и дать дочери такое имя. Ведь это имя падшей женщины. В Библии, разумеется. Ну как можно было назвать так ребенка?
— Не надо об этом, дорогой. — Его жена широко улыбнулась и закатила глаза. — Гардинеры хотят увидеть своего мальчика.
Фредериксы позволили провести себя через коридор со шлюзом, за которым оказалась отдельная палата, где в пластиковой кислородной палатке лежал Орландо Гардинер, похожий на давно умершего фараона в музейной витрине.
— Боже мой! — ахнула Энрика Фредерикс — Что?.. — Она прикрыла рот ладонью, широко распахнув полные ужаса глаза. — И такое же… произойдет с Сэм?
Конрад, который подошел к кровати Орландо, покачал головой, но промолчал.
— Орландо болен, — заговорила Вивьен. — И заболел он задолго до того, как это случилось. Вот почему он лежит здесь, в стерильном крыле больницы. Орландо был очень чувствителен к инфекции даже в лучшие времена.
Джалил Фредерикс опять нахмурился, но уже иначе, как человек, наблюдающий за чем-то ужасным, но происходящим вдалеке, вроде сетевых новостей о голоде или взорванной террористами бомбе:
— У него проблема с иммунной системой?
— Отчасти. — Вивьен сунула руку в перчатку, вмонтированную в палатку, и нежно погладила худую (почти скелет) руку Орландо. Его глаза виднелись лишь белыми полумесяцами между веками. — У нашего сына прогерия. Болезнь ускоренного старения. Кто-то просмотрел ее во время генетической проверки… наверное. Но мы никогда не сможем этого доказать. Мы знали, что в моей семье несколько поколений назад был случай прогерии, но шанс на то, что болезнь имелась и в роду Конрада, был настолько мал… словом, когда результат его проверки оказался отрицательным, мы никогда больше об этом не думали.
Вивьен снова посмотрела на сына.
— Если бы я знала, то сделала бы аборт. — В ее голосе появилась напряженность. — Я люблю сына. Надеюсь, вы это понимаете. Но если бы я вернулась в прошлое, и мне пришлось бы делать выбор, то я бы прервала беременность.
Долгое молчание прервал Джалил Фредерикс. Его низкий голос теперь прозвучал мягче:
— Нам очень жаль.
— Да, нам тоже, — отозвался отец Орландо. Он коротко и хрипловато рассмеялся, явно не намереваясь издавать этот невольно вырвавшийся сдавленный звук.
— Мы знаем, что вы тоже страдаете, — сказала Вивьен, — И знаем, как, наверное, тяжело вам было оставить Сэм хотя бы на день, чтобы прилететь сюда. — Она извлекла руку из перчатки и встала. — Но мы хотели, чтобы вы увидели Орландо
Миссис Фредерикс все еще держала руку у рта. Ее тушь для ресниц, густо нанесенная по последней моде, слегка, потекла в уголках глаз.
— Бедный мальчик…
— Он
Она больше не могла говорить. Конрад взглянул на жену, но не подошел, чтобы утешить. И через некоторое время Энрика Фредерикс шагнула вперед и накрыла руку Вивьен своей ладонью. Мать Орландо сделала видимое усилие, чтобы овладеть своими чувствами:
— Он не заслуживал такого, но он так хорошо держался… у меня сердце разрывалось, уже когда я просто смотрела на него. Как это было
На сей раз молчание решил прервать Катур Рэмси:
— Похоже, нам уже пора пойти куда-нибудь и поговорить.
— Меню вроде бы неплохое, — сказала Энрика Фредерикс. Ее хорошее настроение было хрупким, как старинное стекло. — Что вы нам посоветуете заказать, Вивьен?
— Мы здесь никогда прежде не бывали. И ресторан выбрали по справочнику, наугад. Надеюсь, вы не станете возражать.
В наступившем молчании похлопывание тента над их головами казалось слишком громким. Рэмси поставил бокал с вином на свою грозящую улететь салфетку и прокашлялся:
— Быть может, нам следует, так сказать, перейти к делу?
— Поэтому мы и сидим на улице, — неожиданно произнес Конрад.
— Я из-за вас опять теряюсь в догадках, — ответил Фредерикс и прищурился, читая меню. — Пожалуй, закажу морского окуня. — Он подозвал официанта, который затаился в уголке, укрываясь от ветра. — Вы уверены, что это тихоокеанский морской окунь?
Когда заказы были сделаны, а официант торопливо вернулся в тепло внутренней части ресторана, Вивьен заговорила.
— Проблема заключается в том, — сказала она, обводя пальцем почти прозрачное круглое пятно белого вина на скатерти, — что современные дети ничего не записывают. Они разговаривают — и еще как! — и вместе ходят по Сети, но ничего не записывают.
— Да? — отозвался Фредерикс.
— Нам пришлось изрядно потрудиться, когда мы решили выяснить, чем занимался Орландо, — сказал Конрад Гардинер. — В Сети. Но теперь мы считаем, что причина всего случившегося с нашими детьми находится там.
— Этого не может быть, — безжизненно произнесла Энрика Фредерикс. — Сеть так не действует на людей. Врач нам сказал. Если только кто-то не… запустил в них «заряд». — На ее лице отразились страдание и гнев. — Он ведь именно так сказал? «Запустил в них заряд»?
— Возможно, причина в этом, — согласилась Вивьен. — Но даже если так, то это был такой «заряд», о котором врачи никогда не слышали. В любом случае на человека надо воздействовать зарядами несколько лет, чтобы добиться подобного эффекта… нет, даже в этом случае результат будет другим. Послушайте, вы же сами говорили, что не можете отключить Сэм. Она кричит, сопротивляется, и вам приходится вставлять шунт на место. То же самое и с Орландо, за исключением того,