нужно... направлять, ее нужно сохранить...
— Маленькой? — прервал его Парлэйн. — Подконтрольной? Сведенной к поддающемуся контролю числу? А насколько выкидыш Маривы был несчастным случаем, братец? Катренн была старшей, верно? От старшего ребенка к старшему, вот где лежит истинная власть. Прочие дети будут лишь помехой, не так ли?
— Мы говорили со всеми. Мы всем дали выбор. Мы не можем иметь детей — или же мы соглашаемся, чтобы наши дети были защищены... под контролем, как это назвал ты. Их не должно быть слишком много. Слишком большое потомство будет помехой.
— Единственный, кого это не касалось — был ты, и это потому, что в тебе крови Валена не больше чем в маркабе или икарранце. Кто–то из нас согласился с этим, кто–то предпочел не иметь детей. Кому–то они и не были нужны.
— Тебе легко отказывать другим в том, что ты сам никогда не считал важным.
— Катренн не соглашалась с этим. Она сказала что будет растить своих детей по своему усмотрению. И хуже всего — она рассказала бы им о тебе, и послала бы одного из них учиться у тебя, если бы ребенок попросил об этом. Этого нельзя было позволить. Род Валена — особенный.
— И тогда ты убил ее.
— Я не убивал ее! Она сама убила себя отказом! Я не прикасался к яду.
— Но ты знал о нем, И потому ты точно также виновен, братец.
— Прекрати меня так называть! Ты не мой брат! Ты ничто! Носи свои шрамы и свой воинский наряд. Твое время прошло. Возвращайся в свое прошлое к резне и хаосу. Мы будущее. Мы — мир, стабильность и порядок и мы не позволим тебе вернуть нас к гражданской войне.
— Мы? Мы мир и стабильность? Мы порядок? А кто эти 'мы' на самом деле?
— Ты знаешь кто такие мои союзники.
— Да, знаю. — Парлэйн вскочил. — Если увидишь их снова, советую спросить ворлонцев про место с названием Голгофа, но вряд ли тебе подвернется такой случай.
Вашок отступил назад.
— Минбарцы не убивают минбарцев... — проговорил он.
— Я не признаю ваших законов, и если на то пошло, то я не убиваю минбарца. Я не убиваю своего брата. Я убиваю того, кто продался чужакам, и убил мою сестру!
Глаза Вашока распахнулись, из них хлынул свет. Парлэйн метнулся, за долю секунды, его денн'бок пробил грудь брата, сокрушив ребра и сердце одним ударом. Тело Вашока повалилось на землю, но было уже поздно.
Свет заклубился над его телом, создавая образ.
Образ ангела.
— А вот и ты. — заметил Парлэйн, обращаясь к ворлонцу.
Он был спокоен. Парлэйн знал — не подозревал, верил или надеялся — но знал что поступил правильно.
Один взгляд на его племянницу сказал ему это. Она была крошечной, всего лишь несколько месяцев от роду, но он уже мог увидеть в ней черты его матери и сестры. Но у нее будет собственная судьба. Она сама проложит свой путь.
И все, что ему было нужно сделать, чтобы спасти ее — это сделка с одним существом, которое он презирает более всех в галактике.
Он ничуть не жалел об этом.
Ворлонец поднялся над телом Вашока, лениво купаясь в воздухе, пока его ангельское обличье сплеталось из светящегося тумана. Парлэйн смотрел на него. Он видел Изначальных и сражался с ними. Он видел даже ворлонца в его настоящем облике. Он не испугается этого.
— А вот и ты. Я хотел говорить с хозяином, а не со слугой.
— Напротив. Я буду говорить а ты будешь слушать. Если, конечно, ты не хочешь чтобы народ узнал правду о Голгофе.
— Никто? Совсем никто? Ты уверен? Остальные Изначальные могут решить ни во что не вмешиваться, но это не значит, что не вмешаемся мы. Или маркабы. Я могу даже связаться с Так'ча. И с теми доказательствами что у меня есть, полагаю, мне поверят. Теперь ты будешь слушать?
— Я требую ее. Я требую мою племянницу,
— Даже с риском что всплывет правда о Голгофе? У Рейнджеров Договора, которых вырезала ваша маленькая игрушка, были семьи. Я знаю их всех. Здесь есть весьма влиятельные лорды, чьих сыновей, дочерей, племянников и племянниц ты послал на смерть.
— Я знаю. Но это касается не сколько ее, сколько того, что произойдет от нее. У тебя есть тысяча лет для подготовки, тысяча лет чтобы вернуть контроль над ее ребенком. Я не могу загадывать так далеко, ты — можешь. У тебя есть время. Она тебе не нужна.
— Я за свою жизнь любил лишь троих, и все они мертвы. Катренн заслуживала лучшего чем быть убитой собственным братом. Ее дочь заслуживает лучшего, чем быть твоей пешкой. Я мог бы попытаться убить вас всех, но это всего лишь смерть. А это — жизнь. Отдай ее мне и дай слово, что не будешь вмешиваться в мою или ее жизнь. Сделай это, и никто не узнает от меня, что случилось на Голгофе.
— Я клянусь именем Дераннимер. Я клянусь именем Рикайджи. Я клянусь именем Катренн. Ими тремя я клянусь что говорю правду.
— Насколько я смогу их обучить — они будут готовы.
И он ушел. Он больше не увидит Минбара, не увидит Йедора, Широхиды или Тузанора, никогда не остановится у мемориалов матери или сестры.
Оно того стоило.
Он поднял ребенка, когда она начала плакать, и нежно прижал ее к себе. Ее глаза были единственным, что отличало ее от матери. Они были отцовскими. Зелеными — бездонная, чувственная, прекрасная зелень.
— Что ж. — сказал он. — В конце концов, я выбрал жизнь. Сейчас у меня есть ради чего жить.
Верно, Деленн?
Примечания
1
Переведена только часть текста, а именно — вставки рассказывающие о истории Парлэйна.