Маккейди было темно и мрачно. Но вот их взгляды встретились, и у Джессалин перехватило дыхание. За окном по-прежнему завывал ветер, и потоки дождя ударялись в плотно закрытые ставни.
Джессалин дрожащей рукой открыла шкаф и взяла какую-то тонкую книжицу в красном кожаном переплете, даже не удосужившись взглянуть на название.
Маккейди поставил бокал на стол с такой силой, что звук напомнил удар обеденного гонга. Джессалин быстро обернулась, а он уже возвышался прямо перед ней, отрезая путь к отступлению. Она Начала пятиться назад, пока не уперлась в острый угол стола. Маккейди тихо произнёс ее имя, но завывания ветра заглушили его голос.
Струйки воды по-прежнему стекали с его мокрой шевелюры на плечи и грудь. От этого обнаженное тело казалось глянцевым. А вода все продолжала стекать по узкой темной полоске волос вдоль живота, туда, где на мокрых кожаных брюках были небрежно расстегнуты две верхние пуговицы.
Джессалин испуганно отвела глаза. Лучше уж было смотреть на его лицо.
Маккейди сделал еще один шаг, и из ее груди вырвался невольный стон. В черных глазах Маккейди горели жаркие, золотистые огоньки. От него пахло бренди и страстью. Страсть исходила от него горячими волнами, заполняя всю комнату. Как будто он был диким зверем, которого долго держали в клетке и вот наконец-то выпустили на свободу.
«Господи, – с ужасом подумала Джессалин. – Ведь он же возьмет меня прямо здесь, на полу, а его жена спит на втором этаже». Да, он возьмет ее жадно и неистово. Как мужчина берет женщину, которую долго хотел.
А она… а она позволит ему все, что угодно.
Но внезапно он резко остановился и отвернулся. По его спине пробегали крупные волны дрожи. Казалось, каждое слово он вырывает клещами, с мясом и кровью.
– Уходи отсюда, Джессалин. Сейчас. Немедленно.
Джессалин пулей выскочила из библиотеки и не останавливалась до тех пор, пока не оказалась в своей спальне. Лишь заперев дверь на засов, она наконец решилась отдышаться.
И ведь ничего же не произошло! Он даже не коснулся ее. Только говорил и смотрел. И все-таки Джессалин чувствовала себя изнасилованной.
Глава 20
Джессалин шла по двору, и ее деревянные башмаки гулко стучали по каменным закопченным плитам. Словно камушки падали в пустой колодец.
От Энд-коттеджа остался только высокий дымоход. Выложенный из желтых и красных кирпичей, он выглядел удивительно одиноко среди груды обгоревших балок и почерневших кирпичных обломков и был похож на потасканную, но молодящуюся шлюху.
На зубах захрустел пепел. В ноздри ударил резкий запах горелого дерева. На душе у Джессалин было грустно и одиноко. В этом доме она узнала, что такое любовь и безопасность. Она твердила себе, что дом – не главное. Что самое главное осталось при ней – люди, которые любили ее, и Корнуолл, с его пустошами, утесами и бескрайним, всегда неспокойным морем.
Примулы по-прежнему цвели вдоль ограды. Джессалин сорвала цветок и прижала его нежные лепестки к щеке. Закрыв глаза, она впитывала нежный, такой знакомый аромат, перебивавший мерзкий запах разрушения, заполнивший, казалось, все вокруг.
Сзади послышалось сердитое мяуканье. Через двор к ней бежал Наполеон. Оказавшись уже почти у ног хозяйки, он резко перешел на шаг и двинулся теперь с надменной неторопливостью, словно был совершенно не рад ее видеть. Рассмеявшись, Джессалин нагнулась, чтобы взять его на руки.
– Где же ты был, гнусный котище? – спросила она, нежно потеревшись носом о его мордочку. Наполеон не показывался с самого пожара, и Джессалин уже боялась, что он пропал навсегда.
Наполеон громко замурлыкал, но его нежности хватило ненадолго. Уже через минуту он принялся отчаянно вырываться. Оказавшись на земле, кот распушил хвост и стал подкрадываться к малиновке, прыгавшей по камням в поисках веточек для гнезда.
Джессалин направилась к скалам. После дождя необыкновенно ярко расцвел утесник. Солнечно-желтый цвет слепил глаза. Пустоши сверкали яркими красками – от изумрудно-зеленой молодой травы до светло- коричневых, отбеленных морем валунов. Только море было на удивление серым и неласковым. Внизу в бухте рыбаки устанавливали паруса, чтобы выйти в море при первом же попутном ветре. Пара чаек на песчаном берегу дралась за рыбью голову.
Вдруг Джессалин заметила за одной из скал знакомое голубое платье. Она окликнула Бекку по имени.
Бекка попыталась было убежать, но передумала и уткнулась лицом в скалу. Ее плечи вздрагивали, и до ушей Джессалин донеслись приглушенные рыдания. Джессалин медленно, чтобы не спугнуть расстроенную девушку, подошла к ней…
Она ласково погладила ее по понурой голове.
– Бекка, дорогая, успокойся. Что случилось? Ответа было не разобрать – девушка закрыла лицо огромным красным носовым платком.
Джессалин отбросила с лица Бекки мокрые пряди волос.
– Это Дункан, да?
Бекка громко высморкалась и наконец отняла платок от лица. Ее нос напоминал спелый крыжовник, а пухлые щеки побледнели и покрылись пятнами. Шрам горел особенно ярко.
– Мое сердце, – всхлипывала Бекка. – Оно разбито! – Выговорив это, бедняжка снова разразилась рыданиями.
Обняв рыдающую Бекку, Джессалин гладила ее по голове, приговаривая:
– Не плачь, не плачь. Если он тебя скомпрометировал, я заставлю его жениться.
Бекка испуганно отшатнулась.
– Господь с вами, мисс Джессалин! Я никогда в жизни не выйду за мистера Дункана. Никогда! – Глаза Бекки стали круглые, как мельничные колеса. – Вы же не станете меня заставлять, правда?
– Нет, конечно. Никто не собирается выдавать тебя против твоей воли.
Бекка упрямо вздернула пухлый подбородок.
– Вот и хорошо. Потому что по своей воле я за него не пойду. Как сможет он жить с такой, как я? Я ему нужна, как деревянная нога. – С этими словами она откинула назад черные пряди. – Посмотрите на меня! Внимательно посмотрите! Может мужчина хотеть такую женщину?
– Когда-нибудь ты обязательно встретишь порядочного, доброго человека, который полюбит тебя такой, какая ты есть, – мягко сказала Джессалин.
Бекка решительным жестом утерла последние слезы.
– Возможно. Если сам будет страшен, как смертный грех. И уж ни в коем случае он не будет похож на мистера Дункана. – Бекка глубоко вздохнула: – И не думайте, что я ему что-то такое позволяла. Ну, разве что один или два поцелуя. Не больше. И хотя мое сердце разбито на миллион осколков, никто никогда не увидит, как я буду рвать на себе волосы из-за мужчины. Посмотрите на мои руки, мисс. Видите? Я совершенно спокойна.
Руки у Бекки были красные от грубой работы, с обкусанными ногтями, и Джессалин, глядя на них, чуть не заплакала. Она потянулась взять эти огрубевшие руки в свои, но Бекка вырвалась и побежала по тропинке вниз к пляжу. Джессалин последовала было за ней, но передумала. Да и чем она могла утешить бедную девушку? Нет. Сперва нужно повидать этого проходимца Дункана и кое-что выяснить.
Она вернулась в Холл, но один из конюхов сказал, что слуга графа в «Уил Пэйшенс». Паровая машина барахлит, а Дункан хоть что-то в этом понимает. Джессалин направилась к руднику. Она твердо решила разобраться в этом деле немедленно. Мимо прошла вереница мулов. Доверху загруженные оловом корзины предназначались для монетного двора в Пензансе. Может быть, и правда, вскоре красные чернила на счетах графа сменятся обычными, черными, подумала Джессалин. Она была уже возле рудника.
Паровую машину только что загрузили углем. Из трубы валил густой черный дым, и ветер сносил его к пустошам. А внизу простиралось море – зеленое, как глаза Кларенса Титвелла. Странно, что она о нем сейчас вспомнила. А может, и не так уж и странно: ведь они с Беккой говорили о замужестве. Если бы
