Неискушенному уму оно вполне могло показаться живым или почти живым, хотя и иным по сравнению с другими живыми существами образом. Оно просто существует — можно себе представить, что оно вот так вздымается и опадает уже несколько столетий. Больше ничего не происходит, но все же внутри нарастает напряжение ожидания, как будто озерцо способно на большее и в любой момент может проявить себя по- иному.
Неудивительно, что люди испытывали склонность обожествлять их.
Мы посидели еще немного, наблюдая, как в грязи набухали пузыри, похожие на набиваемые едой животы каких-то мерзких существ, и хоть в нас вздымалось отвращение, все же завороженно ждали, пока они с хлюпаньем лопнут. Казалось, наш похититель тоже не может отвести глаз от пузырей. Но немного погодя он все-таки встал и движением руки с пистолетом велел подняться и нам.
Мы шли по кромке кратера до седловины, соединяющей его со второй вершиной. Тут мы повернули налево и пошли по гребню. По жесткой пружинящей траве идти было легко. В центре седловины из камней был сложен прямоугольный постамент примерно трех футов в высоту, по-видимому, намеренно расположенный под небольшим углом к гребню. Мы с интересом смотрели на него. Это было первое сооружение прежних обитателей острова, попавшееся нам на глаза со времени высадки, а вполне возможно, что оно было и единственным. Возведено оно было тщательно, а сверху накрыто двумя плоскими камнями.
— Уж не алтарь ли это? — предположила Камилла.
Когда мы поравнялись с постаментом, сомнения отпали. Сверху на нем была темная запекшаяся кровь.
Останавливаться и рассматривать его времени не было. Наш конвоир провел нас без задержки мимо.
В голову мне пришла малоприятная мысль. Я сначала не решался высказать ее, но потом обратился к Камилле: — Не кажется ли вам?…
Камилла оборвала меня. По-видимому, у нее раньше моего возникло такое предположение.
— Нет. Эта кровь тут уже неделю, не меньше. Кроме того, ее не так много. — И помолчав добавила: — Все же интересно, что они могли тут найти, чтобы принести в жертву?
Гребень кончился. Перед нами лежал склон, по которому надо было взбираться вверх около двух сотен ярдов. А там мы оказались на краю северного кратера.
Он явно бездействовал уже очень давно. На каменных осыпях, скатившихся со стен, осела почва. Сами стены подернулись растительным покровом, а дно густо поросло кустарником, над которым возвышалась рощица деревьев. Каменистая тропинка уступами вела к ней по стене кратера.
Мы дернулись от громкого крика охранника, гулко отозвавшегося от противоположной стены.
Скоро из-за деревьев показались два темнокожих человека и остановились у начала тропинки, глядя вверх.
Охранник прокричал что-то непонятное и получил не менее непонятный ответ. Заткнув за пояс пистолет, он достал оттуда мачете. Им он разрезал путы на наших руках, а потом подтолкнул нас к тропинке.
Это было великодушно с его стороны. Путь был крут, местами очень труден. Я вряд ли смог его преодолеть со связанными руками.
Спустившись, мы направились к тем двоим, что все еще ожидали нас.
Одного из них я узнал сразу. Он был самым старшим из набранных в Уияньи людей. По седине в курчавых волосах я его и отличил. Без этого в одной набедренной повязке, да еще с костяным украшением в носу теперь я не смог бы его узнать. На его груди желтой краской был нанесен узор, похожий на грубо выполненный геральдический герб. В центре располагалось грушевидное пятно. От него в разные стороны отходили восемь палочек с крючками на концах. Смысл рисунка был мне непонятен, пока я не заметил, что взгляд Камиллы застыл: устремленный на желтые линии. Потом она подняла глаза, в которых светился вопрос, на лицо мужчины. Тогда я снова присмотрелся к узору и вдруг сообразил, что это такое: передо мной было по-детски выполненное изображение паука…
7
Человек со знаком паука быстро глянул на нас, потом обратился с вопросом к нашему конвоиру. Сосредоточенно выслушал ответ, задал еще несколько вопросов и отдал распоряжение своему спутнику. Тот сделал шаг вперед и ухватился за мой рюкзак. Протестовать было бессмысленно. Я отдал его.
Они обнаружили пульверизатор, понюхали его, понимающе кивнули, отвинтили крышку резервуара и вылили содержимое на землю. Потом нашли запасную банку с инсектицидом и тоже вылили. Остальное их не заинтересовало. С пульверизатором из рюкзака Камиллы они расправились таким же образом и выбросили его.
Человек с рисунком на груди снова посмотрел на нас. Он подошел ближе, поднял мою руку, понюхал рукав и кивнул головой.
— Снимите одежду, — сказал он по-английски. — Вы тоже, — добавил он, глядя на Камиллу.
Когда мы в нерешительности замешкались, наш похититель угрожающе повел мачете. Ничего не оставалось, как повиноваться. Нам разрешили остаться в трусах. Оставили и обувь.
Третий мужчина связал нашу одежду в узел и понес к деревьям. Человек со знаком паука обернулся к нашему конвоиру и сказал что-то, протянув к нему руки. Тот несколько неохотно вынул из-за пояса револьвер, отдав его, махнул рукой на прощание и отправился в обратный путь вверх по тропинке.
Прежде чем водворить револьвер себе за пояс, человек со знаком удовлетворенно осмотрел его. Несколько мгновений он пристально глядел на нас, потом отвернулся и, ни слова не говоря, направился к деревьям, оставив нас одних.
Камилла села на землю.
— Вот так, — сказала она. — Очень просто. Очень действенно.
Прибавить к ее словам было нечего. Не было необходимости охранять нас. Без одежды, защищающей нас от пауков, мы не могли и пытаться вернуться тем путем, каким пришли сюда. Без мачете не было надежды пробиться на север и повернуть оттуда на запад в обход владений пауков, да и уверенности, что мы не наткнемся на них и там, тоже не было. Все, как и сказала Камилла, было очень просто.
Я опустился на землю рядом с ней, и так мы некоторое время сидели, молча обдумывая положение.
— Я этого не понимаю, — наконец тряхнула головой Камилла. — Они могли без труда убить нас. В лагере бы просто решили, что мы погибли от пауков.
Почему они так не сделали?
— И вообще, для чего им было убегать с корабля и оставаться здесь? — задал я встречный вопрос.
Мы опять помолчали.
— Для чего им надо было носить пауков в тех тюках? — тревожно спросила она.
— Если это были пауки. Содержимое тюков шевелилось, что там еще могло быть? — нетерпеливо ответила она.
Мы поразмыслили немного и об этом. Потом я махнул на все рукой и потянулся за рюкзаком, который по-прежнему лежал там, где его бросили. Там все, за исключением пульверизатора и инсектицида, осталось нетронутым: даже полевой бинокль не пробудил в наших похитителях алчности — утешение, правда, небольшое, потому что здесь, за стенами кратера, он был практически бесполезен. Там же лежало и то, что осталось от захваченной нами провизии. Я дал Камилле бутерброд и сам сжевал один. Потом мы разделили пополам плитку шоколада. Больше делать было нечего.
Солнце опустилось ниже. Наползла тень, отбрасываемая стеной кратера.
Мы решили насобирать под деревьями ветвей и листьев, чтобы соорудить себе ложе и хоть какое-то подобие укрытия на ночь. В результате получилось нечто весьма далекое от комфорта. Хотя мы набросали на ветки листьев, они все же выпирали, впиваясь в тело. Кроме того, тут не было пауков, но именно поэтому водились насекомые. Да и наши попытки укрыться листьями, вернее остаться под этим рассыпающимся покровом, оказались безуспешными.
Вскоре после наступления ночи двое островитян разожгли костер. Мы лежали и целый час смотрели сквозь ветки на отблески огня. Камилла беспокойно ворочалась. Вдруг она села, выпрямившись.
— К черту, — решительно сказала она. — Будь что будет, но я намерена согреться у костра.
— Нельзя этого делать, — возразил я. — Вас могут — то есть, я хочу сказать, что могут возникнуть неприятности.
