комнатные собачонки! Сейчас же прекрати нытье и возьми себя в руки, парень! Пора становиться мужчиной! И если ты смиришься с моими, видите ли, грубыми, с точки зрения пажей, манерами, я постараюсь стерпеть твое незнание вещей, которые мне кажутся очень простыми. В дороге цветистые речи и латынь тебе не подмога!
Приободренная этим неуклюжим признанием, Бронуин, неожиданно получив поддержку этого сильного мужчины – человека, на которого она могла опереться, – перестала отбиваться и поймала себя на том, что ей хочется, чтобы Вольф еще немного подержал ее вот так, но он отпустил ее и откашлялся.
– Ну, а теперь докажи, что ты не врал насчет того, что умеешь готовить. Я все равно об этом узнаю, но, боюсь, скорее всего, ты испортишь мне ужин.
Не поднимая глаз, Бронуин кивнула.
– Я могу готовить. Если у тебя найдется щепотка соли, кролик получится вкусным.
Очевидно, Вольф считал всяческие приправы ненужной роскошью, но все же благосклонно отнесся к ее просьбе.
– У меня где-то была соль. Начинай жарить кролика, а я пойду, поищу.
Все еще опустив голову, Бронуин вернулась к костру и насадила освежеванного кролика на прут, который заострила кинжалом. Она жалела о том, что расплакалась. Во всяком случае, ей не хотелось, чтобы наемник видел ее слезы. Девушка чувствовала себя опустошенной горем, будто ее выпотрошили и ободрали, как этого кролика. Брат Дамьен предупреждал об опасности кровожадного мщения, но только жажда мести наполняла сейчас ее душу и толкала к цели.
Вольф подошел и протянул в горсти соль, и она втерла ее в кролика, как учила мать. Растертые травы сделали бы мясо более ароматным, находись она на кухне Карадокского замка, но в кладовой зимнего леса не было подобной роскоши. Каким же естественным и незыблемым – поняла Бронуин, стараясь перестать жалеть себя – считать раньше заведенный порядок вещей: свою постель, отгороженную занавесями от кровати родителей, и разбросанные на полу большого зала тюфяки и одеяла слуг… Забота и родительская любовь делали ее жизнь такой счастливой. Прошло… Все в прошлом.
Вольф присел на корточки у костра и протянул к огню замерзшие руки.
– Много утекло времени с тех пор, как я с нетерпением ждал, когда же у меня начнут расти усы и борода, а голос станет более низкий. Я уже и позабыл, как давно это было.
– Я бы сказал, судя то твоему заросшему лицу, что было это очень давно.
– Ты просто завидуешь мне, парень! – спутник Бронуин рассмеялся так заразительно, что даже у девушки губы слегка изогнулись в улыбке. – Ужасно я себя чувствовал, когда люди начинали говорить о моих красивых кудрях и девичьем личике… оно тогда было… совсем как у тебя, ей-богу! Я не мог дождаться, когда щеки у меня покроются юношеским пушком, чтобы все увидели, как они ошибались, особенно те, кто свистел мне вслед и обращался с непристойными предложениями.
Бронуин подняла на наемника широко отрытые от удивления глаза, не зная, шутит Вольф или говорит серьезно.
И все-таки она не могла себе представить, чтобы кто-то по такому поводу вызывал гнев ее звероподобного спутника. Вольф подмигнул ей, и девушка поспешно перевернула вертел с кроликом. «Так, значит, сердце у него есть, – удивленно размышляла она, – и такое же, как у Оуэна Карадокского: живое, ранимое, скрытое под броней суровости».
– Святой отец в монастыре кое-что рассказал мне о тебе, парень, так что, думаю, мы могли бы поговорить более откровенно. Он считает, что ты попытаешься отомстить Ульрику Кентскому за смерть родных.
– Да, постараюсь.
– Ульрик не будет дожидаться, когда ты всадишь в него свой кинжал. Он давно уже оказался бы мертв, если бы был таким глупцом.
– Я придумал несколько уловок. Он ничего подобного не ждет, – Бронуин вообразила лицо рыцаря, когда он обнаружит, что его невеста не только осталась в живых, но и вооружилась, чтобы нанести ему смертельный удар.
– У тебя может быть уловок сколько угодно, но ты не выдержишь жизни преступника, объявленного вне закона. А именно это тебя ждет, если ты выполнишь задуманное.
– У меня есть доказательства предательства Ульрика Кентского. Я представлю их королю.
– И как же ты это сделаешь?
Бронуин пожала плечами.
– Что-нибудь придумаю к тому времени, как мы доберемся до Вестминстера.
Кролик получился изумительно вкусным, и Вольф похвалил ее. Сияя от гордости, что хоть в одном деле она преуспела, Бронуин с аппетитом расправилась со своей порцией. Следуя примеру Вольфа, она вытерла руки об одежду, вместо того чтобы вымыть их после еды, но, в отличие от наемника, все-таки сначала очистила их о снег. Остатки кролика они сложили на край костра, чтобы доесть их утром. Бронуин вызвалась сходить за хворостом.
– Ты набрал уже достаточно на ночь, – заметил Вольф. – Темно же, хоть глаз выколи, и, если стая волков вздумает съесть тебя на ужин, не зови меня на помощь.
Стараясь не обращать внимания на угрозу, Бронуин добралась до края поляны и вдруг услышала, как Вольф издал какой-то сдавленный звук. Оглянувшись, она увидела, что он что-то выплюнул в костер, держа в руке ее кожаную фляжку.
– Собачья душа, это же молоко! – возмущенно воскликнул он.
– Да, – согласилась Бронуин.
– Молоко? – переспросил Вольф.
– Святые угодники, но не яд же! Незачем было жадничать!
