заботят эти два придурка, наставившие на них целый арсенал. Держатся с настоящим мафиозным шиком, и О'Боп проникается уважением.
А Кэллану на всякий такой шик начхать, хвоста крысиного он не стоит.
Он намерен, если что не так, нажать на курок, а там видно будет, что из этого выйдет.
— Сколько вам лет-то, ребятишки? — спрашивает Персик.
— Двадцать, — врет О'Боп.
— Двадцать один, — добавляет Кэллан.
— Крутенькие вы сосунки, мое вам слово, — говорит Персик. — В общем, нам нужно сначала разобраться с этим дельцем насчет Эдди Фрила.
Вот оно, начинается, мелькает у Кэллана. Он на волосок от того, чтобы начать стрелять.
— Терпеть не могу всякие тошнотворные извращения, — продолжает Персик. — Писать парню в рот? Ну что это такое? Сколько раз вы в него выстрелили? Восемь вроде? Хорошо поработали.
Он хохочет. Персик Маленький вторит ему.
И О'Боп тоже смеется.
А Кэллан — нет. Он напряжен и готов к стрельбе.
— Извини за машину, — выговаривает сквозь смех О'Боп.
— Угу, — отзывается Персик. — В следующий раз, как захочешь поговорить, пользуйся телефоном, ладно?
И опять все хохочут. Кроме Кэллана.
— Да я говорил Джонни Бою, — продолжает Персик. — Какого хрена, говорю, ты заслал меня в Вестсайд к зулусам, пуэрториканцам и бешеным ирландцам? И какого черта я тут должен делать? Тут бутылками с зажигательной смесью швыряются, и теперь мне придется покупать новую машину. Бешеные козлы-ирландцы. А вы в эту черную книженцию заглядывали?
— А ты как думаешь? — задает встречный вопрос О'Боп.
— Думаю, да. И что там углядели?
— Это зависит...
— От чего же?
— От того, как мы договоримся.
— Так подскажите, о чем будем договариваться.
Кэллан слышит, как О'Боп шумно сглатывает. Понимает, что тот до смерти боится, но все равно пойдет до конца. Давай же, Стиви, играй, блефуй, мысленно подталкивает Кэллан.
— Перво-наперво, — заявляет О'Боп, — блокнота при нас нет.
— Эй, Мочалка, — отзывается Персик. — Как начнем обрабатывать вас, вы живо выложите, где он. Эй, полегче там с курком. — Теперь он смотрит на Кэллана. — Мы ведь просто разговариваем.
— Мы знаем, — говорит О'Боп, — где Шихэн берет каждый пенни на улице.
— Без шуток — он ведь землю перевернет, только б заполучить эту книжицу обратно.
— Ну и хрен с ним, — откликается О'Боп. — Не получит он блокнот — тогда и ты не должен ему ни гроша.
— Точно, что ль?
— Наше слово — верняк, — подтверждает О'Боп. — И Эдди Фрил по-другому не скажет.
О'Боп видит облегчение на лице Персика и поддает жару:
— В этом блокноте и копы есть. И профсоюзники. На улице гуляет пара миллионов долларов.
— Мэтти Шихэн — богатый человек, — роняет Персик.
— А чего он-то? — говорит О'Боп. — Почему не мы? Почему не ты?
Они следят, как ворочаются мысли Персика. Караулят, как он обмозговывает выгоду, взвешивает риск. Через минуту он говорит нерешительно:
— Но Шихэн оказывает услуги моему боссу.
— Заполучи блокнот, — возражает О'Боп, — и сам сможешь оказывать ему такие же.
Кэллан спохватывается, что перестарался, держа пистолеты на изготовку. Руки у него устали и дрожат. Ему охота опустить пистолеты, но нельзя расслабляться. И еще он боится, если они не договорятся с Персиком, ему не суметь попасть в цель даже с такого расстояния, так трясутся у него руки.
— А вы кому-нибудь говорили, — наконец спрашивает Персик, — что видали мое имя в книжке?
О'Боп мгновенно выпаливает «нет!», и скорость его реакции подсказывает Кэллану: этот вопрос — очень важный. А еще ему интересно, зачем Персик занял деньги и на что потратил.
— Бешеный ирландец, — бормочет себе под нос Персик. Потом говорит: — Вы затаитесь пока что. Постарайтесь не убивать никого хоть денек-другой, ага? Я с вами еще встречусь по этому делу.
После чего разворачивается и поднимается по лестнице, ведущей из подвала; брат тянется за ним.
— Господи! — выдыхает Кэллан. И плюхается на пол.
Руки у него ходят ходуном.
Персик звонит в дверь дома Мэтта Шихэна.
Дверь открывает здоровущий ирлашка. Персик слышит, Шихэн кричит из комнаты: «Кто это там?»
Голос испуганный.
— Да это Джимми Персик, — отвечает бугай, впуская Персика. — Он у себя в кабинете.
— Спасибо.
Персик проходит по коридору и сворачивает налево, в комнату Мэтта.
Комната оклеена тошнотворно-зелеными обоями. Трилистники [42] и всякое такое дерьмо понатыканы по всей комнате. Большой портрет Джона Кэннеди. Рядом — портрет Бобби. Фотография Папы Римского. У парня тут есть все, разве что лепрекон [43] на табурете не сидит.
Из кресла Мэтт все-таки встает — Персику нравятся проявления уважения — и улыбается показной широкой улыбкой, какая в ходу у ирландских политиков.
— Джеймс, рад тебя видеть. Ну как, удалось уладить ту маленькую неприятность за время моего отсутствия?
— Угу.
— Нашел этих ублюдков?
— Эге.
— И?..
Нож входит в него как в масло, не успевает Мэтт выговорить «Что за черт!» ни по-английски, ни по- ирландски. Персик профессионально попадает между ребрами под левой грудной мышцей, резко дергает лезвие вверх и проворачивает его, чтобы в госпитале не возникло этических проблем.
Чертов нож застревает, и Джимми приходится упереться в широкую грудь Мэтта ногой, чтобы выдернуть его. Шихэн с такой силой грохается на пол, что подскакивают все портреты на стенах.
Впустивший Персика громила остолбенело застыл в дверях.
И непохоже, чтоб он рвался что-то предпринять.
— А
— Семьдесят пять.
— Нет Мэтта — нет долга.
Вдвоем они разрубают тело, отвозят на Уордс-Айленд и сбрасывают в канализационный люк.
На обратном пути Персик распевает:
Через месяц после наступления того, что стало называться в Адской Кухне «Наводнение Лунной
