Вдруг Касим схватил ее руку, поднес к губам и, словно настоящий француз, принялся целовать каждый пальчик.
— Именно по настоянию матери я выучил и испанский и французский. Она вела дневник, и после ее смерти прочесть его смог только я. Некоторые страницы пришлось вырвать и сжечь… В них раскрывалась тайна, которой она могла поделиться только со мной. А теперь я хочу поделиться ею и с тобой, Лорна, потому что ты любишь меня и хочешь остаться моей женой. Лорна удивленно смотрела на него.
— Я думала, ты хочешь рассказать мне, что любил кого-то до нашей встречи…
— Девушек? — Он вздернул бровь. — Да, в студенческие годы в Париже у меня были девушки. С ними было весело и приятно, но сердца моего они не затронули. Я любил пустыню… И она была для меня главной и единственной женщиной, пока в мою жизнь не вошла ты, синеглазая, солнечноволосая, с характером, как у самой пустыни.
— Неужели ни одна прелестная арабская девушка ни разу не привлекла твоего царственного взгляда?
— поддразнила Лорна. Ответная улыбка была чуть странной.
— Что ж, некоторые из них очень милы, например, Тюркейя, но по своим внутренним побуждениям я, кажется, всегда был французом, а это…
— Французом? — воскликнула Лорна.
— Да, — Касим сжал ее пальцы. — Моим отцом был не эмир, а француз, приехавший в Сиди-Кебир через год после того, как мать вышла замуж. Слова прозвучали, словно удар грома, и в воцарившейся потом тишине Лорна даже слышала биение своего сердца. Она уставилась на Касима синими, безмерно удивленными глазами… А за окнами, в дворцовом саду, пел соловей; его чарующий голос лился прямо в душу…
— Пожалуйста, — прошептала она, — расскажи мне все.
Касим опустил голову, словно даже Лорне ему нелегко было рассказывать о тайне, которую он прочел в дневнике матери.
— Этот человек приехал сюда из La belle Francenote 67. Мать, вынужденная вести жизнь замкнутую, чуждую для нее, была не слишком-то счастлива, и приезжий француз немного развлек ее. Он был молод, образован, а здесь собирался изучать старинные пергаментные свитки, найденные в одном из дворцовых подвалов. Обаятельный юноша, он напоминал ей о том мире, который она оставила, выйдя замуж за эмира. Вскоре в дневнике появилась виноватая запись о счастье, испытываемом ею в обществе Жюстена.
Касим поднял голову и многозначительно взглянул в широко раскрытые, внимательные синие глаза Лорны.
— Эмир почти все время занимался государственными делами, а когда все-таки уделял минутку своей молодой жене, то обращался с нею, как с котенком, которого можно ласкать, но делится своей внутренней жизнью даже не приходит в голову.
Жюстен был совершенно другим. Он обсуждал с нею свою работу, рассказывал о странах, где побывал. Немудрено, что их дружба вскоре переросла в преступную страсть.
Касим вздохнул и погладил кольцо с сапфиром на руке Лорны.
— «Птичка» играла с огнем. Она отваживалась принимать этого человека даже здесь, в этих самых покоях. Конечно, ей ведь было так одиноко, а он — обаятелен и молод… Но дни их любви оказались сочтены: в положенное время Жюстен закончил свою работу и уехал. Мать старалась забыть его, но скоро поняла, что у нее будет ребенок — от Жюстена, а не от мужа!
Касим прервал свое повествование, а Лорна снова почти ощутила присутствие здесь, в этой самой комнате, и его матери и чувств, охвативших ее, когда выяснилось, что их с французом любовь оказалась не бесплодной. Красавица, с длинными черными волосами до талии, должно быть металась по этой комнате, не сожалея, разумеется, о любви, подаренной Жюстену, но страшась за судьбу ребенка — его ребенка.
— Какое-то время она, наверное, была в ужасе, — продолжал Касим низким, проникновенным голосом. — Но эмир безумно хотел ребенка и, к великому счастью, никогда не заподозрил, что его Елена была ему неверна. Он с восторгом узнал о рождении сына. Кейша рассказывала, что я родился крупным, крикливым, черноволосым младенцем. Меня положили на руки эмиру, он вышел на балкон и с гордостью показал своему народу наследника… Странно, Лорна, но арабы всегда любили меня, да и я ощущал их своим родным племенем. Как и они, я любил палящее солнце, горячих лошадей, бешеную скачку по пустыне, когда ветер в лицо. Знаю, мать собиралась поведать мне тайну моего рождения, но скоропостижно умерла, когда мне было тринадцать лет. Я один смог прочесть ее дневник, найденный среди прочих вещей. Касим смотрел ей в глаза не отрываясь.
— Эмир болен, возможно, при смерти, и теперь уже поздно рассказывать ему правду. А я все равно буду выказывать ему сыновнюю любовь и выполню свой сыновний долг. Он нуждается во мне, надеется передать свои государственные дела, и наши узы невозможно разорвать тайной, которой столько же лет, сколько и мне. Думаю, Кейша догадывалась обо всем, но она слишком любила мою мать, чтобы хоть намеком выдать ее. Лорна?..
Вместо ответа она наклонилась и поцеловала его в губы, словно запечатав навеки тайну, теперь уже общую для них.
— Я люблю тебя, Касим. И последую за тобой туда, куда поведет нас судьба.
Он обхватил Лорну и с неистовой силой прижал к сердцу. Глядел, и в глазах разгоралось пламя.
— В Сиди-Кебире говорят, что ты похожа на жемчужину. Как же они правы, дорогая. Жемчужина пустыни… Мне всегда казалось, что я звал тебя, что найду здесь, и вот ты откликнулась. Как думаешь, не мой ли зов ты слышала?
— Да, Касим, я слышала его сердцем. — Лорна опустила голову ему на плечо, вдыхая запах табака, всегда напоминавший ей об отце. — Помнишь белый цветок, что выпал у меня из кармана? Ты еще пришел в ярость, когда я сказал, что его подарил мне любимый человек. То был мой отец. Он долго жил в домике в оазисе Фадна, а после его смерти я решила поехать к этому дому. Он оказался почти разрушенным, не осталось ничего, кроме стены, на которой цвели какие-то белые цветы. Я сорвала один, и он был моей единственной радостью в ту первую ночь в твоем шатре. Я так боялась тебя…
— Ангел мой. — Касим зарылся лицом в ее волосы. — Никогда больше не бойся меня!
— Нет, я всегда буду тебя бояться — немножко, самую малость. — И она серебристо рассмеялась, обдав его шею теплым дыханием. — Иногда ты можешь выглядеть таким свирепым, мой пустынный возлюбленный. Касим взглянул ей прямо в глаза и улыбнулся их незамутненной синеве.
— Думаю, нам предстоит борьба, — шепнул он, склоняясь к ее уху, — но потом — всегда поцелуй.
Лорна тоже улыбнулась, и черные волосы перемешались с золотыми… Соловей пел в саду, где на стене звездами сиял в лунном свете синий жасмин. Лорне уже никуда не хотелось убегать из объятий своего пустынного возлюбленного. Никогда больше не знать им одиночества. Они искали и нашли свои золотые сады — сады любви.
Примечания
Note1
Пан — древнегреческий бог полей и лесов, большой мастер игры на свирели. Боги Олимпа часто приглашали его поиграть на их пирах.
Note2
Руми — мужчина (араб.).
Note3
Мектуб — письмо; то, что записано, в отличие от того, что сказано (араб.).
Note4
Хамада — название каменистых пустынь в Сахаре.
Note5
Вади — пересохшее русло реки.
Note6
Здесь: прелестную девушку (фр.).
Note7
Башлык — остроконечный капюшон с длинными концами, надеваемый поверх головного убора
