беспокойно бродила по гостиной, и перед Марни под мерцающим покрывалом промелькнуло черное кружевное белье. – Пол, знаете, оденется дровосеком. Я предпочла бы, чтобы его костюм дополнял мой, то есть был серебряного цвета, но он иногда бывает так упрям.
Марни подавила невольную улыбку. Она ни на секунду не сомневалась, что Полу было бы неловко идти на бал в броском костюме, потому что лучше всего он чувствовал себя в неприметных твидовых костюмах или клетчатой рубашке, которую носил по-американски, навыпуск поверх свободных брюк.
Илена, помешанная на тряпках, похоже, подумала о том, что Пол к ним совершенно равнодушен, потому что сердито погасила сигарету в пепельнице.
– Ну, petite, я вас больше не задерживаю, – сказала она. – Я чувствую себя страшно уставшей.
– Думаю, у вас была тяжелая неделя, – согласилась Марни.
– Да. Лина Кабо моделирует мое свадебное платье и достаточно потрепала мне нервы, она настаивает на таком количестве деталей. – Илена осторожно зевнула, и ее глаза под тяжелыми веками скользнули к двери в дальнем конце гостиной. Она была слегка приоткрыта, и Марни были видны роскошный белый ковер и хрустальные баночки, сверкавшие на туалетном столике.
– Вы не возражаете упаковать обратно костюмы Нади? – спросила Илена.
– Разумеется, нет, мисс Жюстен. – Марни вернулась в холл, где снова завернула хрупкие костюмы в оберточную бумагу и посыпала их шариками от моли, которые через два года уже ничем не пахли. Закрыла чемодан на ключ и положила обратно в шкаф. Потом осторожно свернула костюм стрекозы и упаковала в пакет с вешалкой для одежды, который принесла с собой.
– Я ухожу, мисс Жюстен, – окликнула она. Илена немедленно появилась на пороге гостиной:
– Petite. – Она говорила с явным напряжением. – Я не хочу, чтобы Надя знала, что произошло вчера в Париже, она слишком встревожится. Эти неприятности касаются Рене Бланшара, поэтому держите язык за зубами. Не говорите, что я уже вернулась – никому не говорите.
Марни обеспокоенно посмотрела на невесту своего босса, она была в такой тревоге за Надю, что даже не обратила внимание, насколько Илена подчеркнуто выделила последние слова.
– Я могу узнать, что случилось? – спросила Марни. – Обещаю, что Наде я ничего не скажу.
– У тюрьмы Санте вчера утром бросили бомбу. Рене привезли туда после дачи показаний в суде и считают, что группа студентов покушалась на его жизнь. Вчера они потерпели неудачу, но охранник тяжело ранен.
– Но разве он не студенческий лидер? – У Марни был весьма озадаченный вид.
Илена пожала плечами:
– В этом замешана французская политика. Рене сочувствовал студентам, и эта группа считает, что он теперь их предал. Рене оказался между двух огней, и, хотя он вел себя как глупец, он все же заслуживает некоторого сочувствия. – Илена сделала драматический жест. – Эта вчерашняя история, она очень огорчительна. Я… я не могла оставаться в Париже, но если Надя узнает, что я так поспешно вернулась, то будет настаивать, чтобы я объяснила ей почему. Так что, пожалуй, было бы совсем неплохо, если бы вы забыли, что вообще сегодня меня здесь видели.
Улыбка Илены неожиданно стала очаровательной и льстивой. Она даже протянула руку Марни, которая не взяла ее, сказав:
– Очень хорошо, мисс Жюстен. До свидания!
Марни дошла до автобусной остановки и встала там, тоненькая и спокойная в своем платье цвета ранней листвы, свежий летний ветерок шевелил косынку на ее волосах.
Она была невероятно счастлива покинуть квартиру Илены… своего рода надушенную клетку, ей было там не по себе от элегантной роскоши и дикой красоты высокой француженки в небрежно наброшенном на изысканное тело мерцающем покрывале, которое демонстрировало гораздо больше, чем скрывало. Марни пыталась справиться с противоречивыми чувствами, захлестнувшими ее, и старательно пыталась не думать о том, что перед тем, как Илена распахнула дверь, в гостиной действительно слышались голоса.
Автобус свернул к обочине. Под воздействием настроения она пропустила его и села на следующий, шедший до Гайд-парка. Там она около часа гуляла в одиночестве, пока не вспомнила, что ей пора пить чай с Джинджером, который очень расстроится, если она не придет.
Через пару недель полиция разыскала мать Джинджера, и в тот же день Пол поехал к ней на квартиру, расположенную в лондонском Ист-Энде.
Она оказалась неопрятной, рыжеватой особой с жестким выражением лица и остатками былой красоты. Ее глаза, карие, с длинными, как у сына, ресницами, профессионально ощупали Пола, когда она явилась в ответ на призывное мычанье хозяйки этого доходного дома, в котором она снимала заднюю комнату. Мужчина выглядел слишком прилично по сравнению с теми, кто обычно стучался к ней в дверь, но Нелл Фарнинг вряд ли что-то вообще могло удивить.
– Поднимешься? – Она дернула рукой в сторону лестницы.
В горле Пола запершило от запаха протухшего жира и дешевых духов, пока он поднимался за женщиной в ее комнату. Ее стоптанные тапки не скрывали мозоли на пятках, и Полу были видны синие узлы вен, уродовавшие ноги, которые все еще выглядели ногами женщины, которой не было тридцати.
– Заходи, любовь моя. – Она закрыла за ним дверь, и холодные серые глаза Пола скользнули по комнате, отмечая мрачную сетку занавесей на единственном окне, ободранный умывальник и кипу дешевых американских журналов на столике возле кровати. Черный нейлоновый пояс для чулок свисал поверх бюстгальтера на алюминиевой спинке кровати, а из шкафа возле камина вываливались еще какие-то вещи.
Нелл Фарнинг уставилась на гостя.
Она слишком хорошо знала мир и мужчин, и инстинкт внезапно подсказал ей, что этот человек не пойдет к таким, как она, с обычной целью. Она подхватила с пола нейлоновый чулок и затолкала его под одеяло на кровати.
– Ты полицейский? – поинтересовалась она. Его губы слегка искривились, и он покачал головой:
– Я пришел поговорить с вами о вашем сыне, миссис Фарнинг.
– О, неужели? – На этот раз в ее глазах промелькнуло удивление. Она взяла с каминной полки пачку «Вудбайнс» и медленно вытряхнула сигарету. – Зажигалка найдется, любовь моя?
Он повернул колесико зажигалки, и она наклонилась к пламени, халат распахнулся, обнажив нежную кожу с голубыми прожилками вен, которая неизменно свойственна рыжеволосым всех оттенков. Пола кольнуло чувство жалости к этому существу. Она была красива недолговечной красотой, но, попав в руки грубого скота, утратила все иллюзии.
– Значит, вы пришли из-за Джинджера, так, что ли? – сказала она. – Ну, что с ним такое? Вы, наверное, какой-то богатенький типчик, который хочет, чтобы я помогла содержать его? – Она хрипло расхохоталась. – Я порой себя-то не могу содержать. В наше время сделать деньги можно только стриптизом – а какая из меня стриптизерша, с такими-то ногами? – Она задрала халат и продемонстрировала ему выступающие узлы вен на бедрах. – Ужасное заболевание для моей профессии. – Она снова рассмеялась, потом закашлялась, подавившись сигаретным дымом. – Думаю, мальчишке лучше скорее подрасти, чтобы содержать бедную старую мать.
– Я остеопат, миссис Фарнинг, – холодно сообщил Пол, – и ваш сын – пациент моей клиники. Полагаю, вам известно, что ваш муж нанес мальчику тяжелейшую травму около восемнадцати месяцев назад? Он сломал ему правую лопатку, и, так как мальчику вовремя на оказали грамотную медицинскую помощь, кость срослась неправильно. Я собираюсь это исправить. Потребуется операция, и мне нужна ваша подпись на заявлении о согласии. – Пол достал записную книжку и вынул оттуда документ. – Как я понимаю, вы согласны на операцию, миссис Фарнинг?
– А почему бы нет? Мальчишка не устроится потом на работу, если плечо не выправить. – Она взяла документ и, даже не потрудившись прочитать его, попросила ручку.
Пол дал ей ручку, и его глаза внезапно стали ледяными от ярости, вся жалость к ней куда-то исчезла. Для этого существа малыш не имел никакого значения, разве что когда-нибудь потом он мог бы помогать ей, когда она окончательно лишится остатков привлекательности и совсем перестанет интересовать мужчин.
Она вернула ему расписку с небрежной подписью внизу.
Пол убрал расписку в записную книжку, потом направился к двери и открыл ее.
