поливать из палубной кишки. Пришлось освободить ледник, когда кончились мешки.
– Удача или хороший менеджмент? – поддразнивая, спросила Джорджи.
– Ни то ни другое.
– Развлекайся. Я отведу их домой и накормлю.
– Подожди меня, – пробормотал он.
И тут вышла Эвис Макдугалл, держа руку так, как будто еще к ней не привыкла. Джорджи сгребла мальчиков и скользнула на пляж как раз в тот момент, когда Эвис заметила Джима.
Примерно в девять Джим взошел по ступенькам террасы со стороны пляжа и тяжело уселся рядом с ней. Мальчики спали. Воздух был прохладен. Ей понадобилась хлопковая куртка, чтобы не замерзнуть. Джим скинул свои палубные ботинки.
– Ну и день, – сказала Джорджи.
– Они все еще празднуют, – сказал он несколько удивленно.
– Кажется, ты должен проставиться. Пей или иди домой, так?
– Ну, я уже слишком старый.
Некоторое время они помолчали. От Джима пахло потом и пивом.
– Ты спросила, что это – удача или мозги, – сказал он наконец. – Ты знаешь, сразу, мы даже первую сеть вытащить не успели, я уже знал, что это что-то другое. Это было слишком странно. К полудню я был уже уверен.
– Уверен в чем?
– Что это какой-то знак.
– Знак?
– Я отхожу от дел, Джорджи. Борис может довести сезон до конца. Я на какое-то время уезжаю.
– Да что ты говоришь? – воскликнула она с нервным смешком.
– Мальчики со следующего семестра пойдут в школу-интернат. Я хочу, чтобы ты поехала со мной.
– Господи, Джим, ты выпил. Может, поговорим завтра, когда все весь шум уляжется?
– Сестра Дебби забирает их в субботу.
– Они знают? Мальчики?
– Нет.
– Ты хочешь сказать, ты это планировал?
– Несколько недель, – пробормотал он. – Но сегодняшний день все подтвердил.
– Знак. Я думала, ты не суеверен.
– Я и не суеверен. Это другое.
– Но мальчики, Джим.
– Это мои дети. Ты же знала, что я раньше или позже это сделаю. А ты… ты уже на полпути к дверям; не надо им это видеть. Эти последние несколько месяцев были чертовски отвратительны, и пришло время принимать решения. Мне это кажется совершенно ясным.
У Джорджи в горле неожиданно сгустился комок. Она подумала об этом чертовом конверте.
– Это ведь Брум, так? – спросила она. – Ты едешь в Брум?
– Да. И хочу, чтобы ты поехала со мной. Это важно.
– Ты знаешь, где Лю, так?
– Не хуже тебя.
– Почему? Почему я должна ехать?
Джим вздохнул:
– Почему ты переехала к нему в дом? Почему ты притворяешься, что он тебе не нужен?
– Ответь мне, Джим.
– Я не могу. Не здесь. Не сейчас.
– Тогда я не поеду.
– Ты поедешь.
– Не угрожай мне.
– Господи, Джорджи, да не угрожаю я тебе. Слушай, – сказал он, наклоняясь к ней на стуле с таким серьезным видом, что это ее еще больше насторожило и испугало. – Тебе никогда не хотелось все исправить?
– Исправить что? – спросила она, защищаясь.
– Ну, вещи, которые ты делала раньше.
Она обхватила руками колени. Южный ветер перекатывался в хлопковых пальмах.
– Нет, – солгала она.
– Ну а вот некоторым из нас хочется.
– Джим, тебе не надо ничего исправлять. Не для меня.
– А это и не для тебя, – раздраженно сказал он.
– Тогда скажи мне, из-за чего это все, черт возьми!
– Господи, – пробормотал он. – Я не думал, что все пойдет так. Я думал, что окажу тебе услугу.
Джорджи встала и посмотрела на него. В свете, струившемся из-за двери, он выглядел осунувшимся, но его глаза были широко открыты. Он был похож на ребенка, который силится проглотить что-то, что слишком велико для него. Это зрелище лишило Джорджи злости. Прошло много времени с тех пор, как она в последний раз видела такой страх на его лице. Джорджи поверила ему. Это не из-за нее. Джима охватывало нечто, чего он не мог ни понять, ни контролировать, и Джорджи поняла, что заинтригована и чувствует неприязнь.
– Иди спать, – сказала она.
– Да, – отвечал он. – Пора бы.
Джорджи осталась на террасе в пронизывающе холодном вечернем воздухе. У залива подпрыгивала и грохотала пивная. Она неожиданно почувствовала себя старой. Она легла поздно, но спала только урывками, в богатой череде снов. Перед пробуждением она была на белом ракушечном пляже. Под луной стояли баобабы. Вода была спокойна и испещрена отражениями. Над пляжем возвышались джунгли, и оттуда тянулся насыщенный запах гниения. На краю моря появился силуэт. Струящаяся ткань, в которую он был облачен, делала его похожим на Христа из воскресной школы. Он манил ее, раскинув руки. Когда она подошла, она увидела миссис Юбэйл, у которой на лице был мозг, и ее дыхание было как тропическое зловоние, когда она прошептала:
Никто из членов семьи Джорджи еще не звонил в ответ. Персонал больницы, где лежала Джуд, говорил, что та не может подойти к телефону. Днем в пятницу Джорджи отогнала свою маленькую «Мазду» к Биверу, чтобы спросить, не подержит ли он машину до ее возвращения. Бивер всю неделю почти не разговаривал с нею. Она оставила машину у него на свалке. Он вышел из задней двери рядом с воняющими туалетами, и они постояли рядом с желтой веселушкой.
– Я понял, – сказал он, пиная переднюю шину носком ботинка. – Он верует.
– Ну, что-то им да овладело.
– Страх Господень, – сказал он с кривозубой усмешкой.
– Ты правда так считаешь?
– Что-то близкое к тому, Джордж.
– Сказал, что хочет что-то исправить, – сказала она, протягивая ему ключи.
– Ну, разве того, что жена померла, недостаточно?
Она пожала плечами.
– Это как-то связано с нею, ведь так?
– Я так думаю. Это и еще ты, Джордж.
– И все-таки что на него нашло? Он говорит о всяких знаках и предзнаменованиях, и я не пойму, он об удаче волнуется или о Господе Всемогущем.
– Может, для него это одно и то же.
– Ну так вот, меня это пугает, – сказала Джорджи. – Эти разговоры и эта поездка в Брум.
