— …Нельзя допустить, чтобы старик о нем узнал, — разобрал он слова доктора. — По крайней мере, сейчас. Он уверен, что еще один слуга нам совершенно ни к чему. Я пытался втолковать ему, что без помощника мне не обойтись. Но ты же знаешь, какой он упрямый.
— Еще бы, сэр. Уверена, Марк будет вам отличным помощником.
— Да, если он и в самом деле здоров. Надеюсь, это так. Он первый пациент, которого мне удалось полностью вылечить от серой чумы, — сказал доктор, и в голосе его послышалась гордость. — Теперь я смогу помочь и другим.
Марк улыбнулся. Он не представлял, что с ним произошло, но из разговора этих людей уяснил — они намерены оставить его здесь.
— Скажите, он знает… — Голос Лили слегка дрогнул. — Он знает, что его отец его продал?
Доктор долго не отвечал.
— Думаю, будет разумно, если эту новость сообщишь ему ты, Лили, — со вздохом изрек он. — По крайней мере, ты точно знаешь, что человек в состоянии пережить подобное известие…
— Как вам будет угодно, сэр.
Неожиданно Марк ощутил, что ему совершенно не хочется есть.
2
Кольцо с печатью
— Ну что, Лили?
— Да, сэр?
— Как дела у мальчика?
— Все так же.
В течение последних нескольких дней подобные диалоги вошли у них в обыкновение. Лили постоянно сидела на каменной ступеньке лестницы у дверей в комнату Марка, штопала скатерти или читала в неярком свете свечи. Почти каждый час доктор Теофилус поднимался к ней из своего кабинета, расположенного в подвале. С надеждой во взоре он задавал привычный вопрос. Получив неутешительный ответ, озабоченно кивал и возвращался к прерванным занятиям.
Лили никогда не бывала в его кабинете. Она знала, доктор хранит в подвале мертвые тела, трупы жертв серой чумы. Она знала также, что доктор вскрывает эти трупы и исследует их. Разумеется, это было необходимо — для того чтобы успешно лечить чуму, следовало знать, какого рода разрушения она производит в человеческом организме. Но стоило Лили подумать, что весь день на доктора взирают неподвижные глаза мертвецов, ее бросало в дрожь.
На этот раз доктор опустился на ступеньку рядом с девочкой. Он задумчиво поглаживал свои жидкие усики, а это служило верным признаком того, что он встревожен. В этом не было ничего необычного.
— Как ты думаешь, долго он будет находиться в таком состоянии?
Лили не спешила с ответом, размышляя, стоит ли рассказывать доктору о том, что до нее не раз доносились приглушенные всхлипывания Марка. Принося ему еду, она видела красные от слез глаза, приникшие к дверной щелке.
Взглянув на доктора, она заметила, что под глазами у него залегли темные круги — свидетельства бессонных ночей и переутомления.
— Я думаю, сэр, скоро ему станет лучше.
Конечно, доктор проявил мягкосердечие и снисходительность. По закону Марк должен был начать работать, едва переступив порог. С самой Лили произошло именно так. В первый же час своего пребывания в этой древней башне она узнала, где здесь хранятся тряпки и половые щетки. Но Лили не жаловалась; она понимала, что от нытья нет никакого проку.
Доктор испустил тяжкий вздох.
— Жаль, что мне приходится скрывать его от деда. Думаю, имей мальчик возможность свободно разгуливать по башне, он скорее успокоился бы и примирился со своей участью. Но…
Доктор осекся. Так случалось почти всегда, когда разговор заходил о его дедушке. Несмотря на преклонные годы, граф Стелли не утратил ни внушительной осанки, ни властного характера. Лили отложила книгу, думая о том, как найти выход из ситуации.
— Возможно, сэр, вы сумеете объяснить графу, что мальчик чрезвычайно важен для ваших исследований. Ведь он первый пациент, выздоровевший после чумы…
— Уверяю тебя, Лили, стоит мне упомянуть о чуме, и старик в ту же секунду выбросит мальчишку на улицу, — перебил ее Теофилус. — И меня вслед за ним, — добавил он, грустно покачав головой. — Возможно, если бы чума свирепствовала среди знати, к моим исследованиям относились бы более внимательно. Но она косит лишь простой люд, и потому представители высшего сословия считают все мои изыскания ненужными и опасными. Стоит ли тратить силы и средства на то, чтобы лечить всякий сброд? Если дедушка узнает, что я поселил в его доме обитателя трущоб, пусть даже совершенно здорового… — Доктор вновь осекся и посмотрел на Лили. Взгляд его был исполнен усталости, странной для столь молодого человека. — Неужели люди не сознают, что их равнодушие неизбежно приведет к новым несчастьям? — печально спросил он.
Лили молчала, не сводя с него глаз. Ответ на этот вопрос был слишком хорошо известен им обоим. Лили знала, что в некоторых случаях люди предпочитают быть слепыми. Сама она всегда держала глаза широко открытыми.
Звон колокола отвлек доктора и девочку от невеселых размышлений. Вслед за звоном последовал угрожающий рокот, похожий на отдаленные раскаты грома.
Теофилус нахмурился.
— Похоже, господин граф изволил проснуться, — с косой усмешкой изрек он.
Лили поспешно встала.
— Сейчас он потребует завтрак, — сказала она.
Как и всегда по утрам, девочка поспешила на кухню, а доктор вернулся к своей работе. Его высокий тонкий силуэт растаял в темноте, сгущавшейся у подножия лестницы.
По словам доктора, дедушка его вот уже несколько лет не покидал своих комнат. Каждое утро Лили находила на бронзовых дверях, ведущих в покои графа, записку, содержавшую распоряжения на грядущий день. Звонок колокола напоминал ей о том, что настало время подать хозяину завтрак, неизменно состоявший из яичницы с беконом и кофе. Уставив поднос тарелками и чашками, Лили подошла к бронзовой двери. Как правило, по утрам дверь бывала закрыта, и сегодняшний день не стал исключением. Лили открыла деревянную дверцу в стене, за которой обнаружилась ведущая наверх шахта, поставила поднос на специальную платформу, закрыла дверцу и позвонила в колокольчик. Через несколько минут до нее донеслось громыхание, говорившее о том, что поднос с едой двинулся наверх, в обсерваторию. Лишь один- единственный раз Лили попыталась проникнуть в покои хозяина без приглашения, и оглушительный рев разгневанного графа до сих пор стоял у нее в ушах.
Больше Лили не повторяла столь безрассудных попыток. Она слишком хорошо знала, какая участь ожидает слугу, который имел несчастье прогневить своего хозяина. Когда она служила у переплетчика книг, ей довелось видеть, как другая девушка, рыдая, ползала у хозяйских ног. Слуга, которого с позором изгнали из дома, не мог рассчитывать на то, что его примут в другой дом. На таких людях лежало клеймо позора. Их называли «порченым товаром» и с презрением закрывали перед ними двери. Они лишались не только возможности работать, но и возможности жить.
Лили понимала: оказавшись на улице, где свирепствуют чума и одуревшие от голода оборванцы, она не протянет и недели. Ее хозяин, граф, держал судьбу девочки в своих руках. Он был известен суровым нравом, и с этим приходилось считаться. Лили никогда не расспрашивала о девушке, которая служила до нее в этом доме и носила грубые домотканые платья, перешедшие теперь к Лили. Как ни странно, платья эти идеально подошли девочке по размеру, хотя для своих лет она была мала ростом. Один из передников, доставшийся Лили по наследству, прежняя владелица начала штопать и оставила в нем иголку с ниткой, словно отложила работу на несколько минут.
