Восхищение чужими обычаями? Желание увидеть то, чего никто не видел?
В удобной кухне Сары Первой, среди огромных шкафов с тысячами и тысячами любовных писем, юный Мунк сидел, смотря в окно, а точнее, на что-то далекое-далекое. Конечно, прадед наверняка все это ощущал, как же иначе. Но
Когда ему исполнилось восемнадцать, семья настояла, чтобы он выбрал себе профессию, и он наконец принял решение. Решение это изумило всех до крайности.
Но почему именно это, юный Мунк? Хорошо, ты не хочешь быть музыкантом. Мы бы поняли, если бы ты выбрал торговлю. Этим, по крайней мере, мы занимались с давних пор. Или ученую карьеру, или какое- нибудь ремесло. В конце концов, твой прадед был одновременно ученым и врачом. Или химию и языки, он и этим занимался. Но Шонди в армии? В австро-венгерской армии? Это неслыханно.
Да, тихо сказал Мунк, улыбаясь. Я так и думал.
Но, прослужив недолго в драгунском полку под Веной, Мунк понял, что армейская рутина не для него.
Он попросил перевести его на службу за границу, и на его счастье в ту же самую неделю, отведав несвежего мяса, умер адъютант военного атташе Австро-Венгрии в Константинополе. И вот летом 1908 года Мунк был откомандирован в столицу Османской империи.
Он успел пробыть там чуть больше месяца, когда Австрия аннексировала Боснию, вызвав тем самым еще один балканский кризис. Турки начали тайно готовиться к войне. Отчеты с места событий, вышедшие из-под пера лейтенанта Шонди, были признаны настолько ценными, что уже в начале декабря он получил звание капитана.
А на Рождество атташе и все сотрудники миссии ели дикого вепря. Мунк избежал отравления, потому что с самого начала пребывания в Турции ел много чеснока. О таком простом, но эффективном средстве он узнал из писем своего прадеда, который успешно пользовался этим лекарством во всех своих путешествиях.
Немногие из офицеров дотянули до Нового года, но к Крещению умерли все поголовно. Поскольку в Константинополе не оставалось никого, кто мог бы занять высокую должность, посол объявил Мунка исполняющим обязанности военного атташе — невероятная ответственность для столь юного офицера.
Но быстрый взлет Мунка только начинался. Бывший атташе не нашел времени отослать начальству годовой отчет о положении дел в Османской империи, и Мунк воспользовался возможностью полностью пересмотреть его.
Конечно, его начальство и не подозревало, что тайные архивы Шонди в Будапеште — неисчерпаемый кладезь информации. Начальство знало только, что угроза, которой подвергались все без исключения европейцы в Константинополе, — испорченное мясо — неожиданно открыла им глаза на блестящего молодого офицера, знающего Османскую империю как свои пять пальцев.
Мунк получил рекомендации. Его представили к чину майора и сделали постоянным исполняющим обязанности атташе.
Теперь у Мунка наконец появился интерес в жизни. Следующие четыре года, горстями поедая чеснок и удовлетворяя свою страсть к деталям, он без устали путешествовал по Балканам, где как раз началось невероятное смятение — Османская империя распадалась. Никто из европейских военных атташе не мог с ним соперничать, поскольку несвежее мясо косило их десятками. За заслуги Мунка вскоре произвели в подполковники.
Весной 1912 года турки объявили о проведении маневров под Адрианополем, а все балканские государства провели спешную мобилизацию. Первая Балканская война началась, когда болгары, сербы и черногорцы, албанцы и македонцы выступили вместе против турок. Тем временем Россия и Австро-Венгрия готовились к войне.
В запутанном лабиринте интриг, угроз и неожиданных нападений молодой Мунк неустанно перемещался с фронта на фронт, собирая информацию. Попутно он с равным энтузиазмом проводил тайные встречи в Константинополе, да и не только там.
Неутомимый и дерзкий молодой подполковник Мунк Шонди приобретал известность, которая скоро станет невыносимой для главного врага Австро-Венгрии.
Одним из его частых спутников в те последние лихорадочные недели 1912 года был японский военный атташе в Константинополе, некий майор Кикути,[22] миниатюрный аристократ. Он стал героем Русско-японской войны потому, что приказал своим солдатам выстроить баррикаду из громоздившихся на маньчжурской равнине трупов казачьих лошадей, чтобы защититься от атак казаков. Этот отчаянный ход позволил его батальону пережить резню, устроенную русскими, за восьмифутовой стеной разлагающегося мяса.
То ли потому, что майор был буддистом, то ли потому, что память о зловонии маньчжурских равнин была неизгладима, но Кикути совершенно не ел мяса и поэтому был в Турции столь же мобильным, как и Мунк.
И вот они часто путешествовали вместе, сравнивая свои заметки и засиживаясь за полночь в неуклюжих вагонах покачивающихся на ходу поездов, переезжая с фронта на фронт. Между ними завязалась краткая, но крепкая дружба, которая однажды позволит Мунку найти то, что всегда искал, в странной музыке монастыря в пустыне.
В конце ноября Мунк раздобыл документы, положившие конец Первой балканской войне, — достоверные секретные сведения из Москвы, подтверждавшие, что Россия не станет воевать за балканских славян. Сербам пришлось отказаться от территориальных претензий, несмотря на то что русские уже объявили мобилизацию.
Эти разоблачения привели русских в ярость, и они согласились принять участие в мирных переговорах только в обмен на жестокое и необычное возмездие. Они потребовали, чтобы печально известного австро-венгерского военного атташе, столь удачно действовавшего на Балканах, изгнали из армии. Более того, чтобы он больше не влиял на военную политику на Балканах, изгнать его потребовали в Османскую империю. А уж там за ним присмотрят русские агенты.
Приказы пришли в начале нового года, и Мунк с грустью сел в Восточный экспресс до Вены, где должен был пройти последний день его военной службы.
Гвардейцы в парадной форме салютовали ему на вокзале. В сопровождении эскорта кавалерии его отвезли в штаб-квартиру командующего и с соблюдением всех подобающих воинских почестей произвели в полковники. Он стал самым молодым полковником австро-венгерской армии — ему было всего двадцать два года. Его наградили орденом Золотого руна.
После официального обеда с офицерами полка состоялся торжественный парад в его честь. Только на закате он вернулся в штаб-квартиру командующего, снова в сопровождении эскорта кавалерии. Там ему прочитали вслух приказ о его увольнении из армии, а заодно послание императора, в котором тот выражал соболезнования и обещал в случае заключения мира вернуть его из ссылки в течение недели.
В тот же вечер Мунк прибыл в Будапешт, чтобы попрощаться с родственниками. Дома были только мужчины, потому что совет директоров дома Шонди по какому-то важному поводу собрался на экстренное заседание.
Получив инструкции от родственников, полковник в отставке Шонди помчался в старый дом над Дунаем, где некогда жила Сара Первая.
«Сары» заседали в конференц-зале совета директоров — в кухне с высокими шкафами, скрывавшими семейные архивы. Сквозь широкие окна можно было наблюдать за движением торговых судов по реке.
Мунк по-армейски четко остановился посреди кухни и замер по стойке «смирно», оказавшись лицом к лицу с бабушкой, царствующей председательницей Сарой Второй. Справа от старухи сидела будущая глава дома, мать Мунка Сара Третья. Далее по рангу разместились тетушки, кузины и прочие родственницы
