машины. Затем я уселась на переднее сиденье и стала ждать его. Я никому ничего не сказала. Позднее я позвоню, но в тот момент я не хотела, чтобы кто-нибудь тревожился.
Когда Джастин вышел из дома и обнаружил меня, он положил свою сумку в машину и начал вытаскивать мою.
— Пожалуйста! — попросила я его. — Мне надо съездить в Лондон за покупками. Мэгги одолжила мне пальто, но я должна купить свое собственное. Я не могу носить эту оранжевую штуку Дейсии. Кроме того, я бы хотела навестить ее в больнице.
Моя цель, должно быть, показалась невинной и разумной. Он оставил мою сумку и сел за руль с самым непривлекательным хмурым видом. Я не проронила больше ни слова, пока Атмор не исчез из вида. Я старалась сидеть поближе к двери и не отрывать глаза от дороги впереди нас. Так мы ехали с полчаса, и между нами была какая-то хмурая тишина, во всяком случае, с его стороны, пока я не заговорила.
— Мне очень надо поговорить с тобой, — сказала я. — В любое другое время, если не сейчас. Потому что о том, что случилось с Дейсией, ты все-таки в конце концов услышишь от меня. Но не могли бы мы заключить мир на сегодня и притвориться друзьями, вместо того, чтобы быть врагами? Мы всегда потом сможем вернуться в прежнее состояние и сердиться друг на друга.
Его хмурое настроение не исчезло сразу, но лицо постепенно прояснилось. День был прекрасен, и я любовалась мелькающими кустами боярышника, холмами и лугами. Все они были в цвету в это удивительно роскошное время — весной в Англии. В солнечный день к зелени добавляется золотой оттенок, и от этого она никогда не кажется такой подавляющей.
К тому времени, когда мы остановились на ланч в придорожной гостинице, имеющей историю в несколько веков, с ее прогибающимся полом и потолком с балками, настроение у Джастина стало почти дружеским. Я пыталась не раздражать его. Я старалась не касаться опасных тем. Он был очень занят своей работой и был готов все время говорить о ней. Он был уверен, что самое главное сделано, и он на правильном пути. Поэтому он должен встретиться кое с кем из своей компании и поговорить о делах. Даже несмотря на то, что он теперь работает сам по себе, компания поддержит его, когда дело дойдет до окончательного производства. Испытание некоторых качеств его автомобиля, гарантирующих безопасность, откладывать больше нельзя.
Когда он говорил о своей работе, то чувствовалось, что он говорит о том, что ему интересно, а я слушала его так, как никогда не слушала раньше. Теперь то, что делал Джастин, то, что его волновало, значило все и для меня.
Мы болтали за английским ростбифом и йоркширским пудингом. Наша беседа была лишена изящества, но она была дружеской. Я ела чабер и не воротила нос от бисквита со сливками, как делала это когда-то. Я обнаружила, что теперь не идеализирую все английское, но не впадаю в крайность, хуля все подряд, как я это делала, когда уехала. Теперь я могла жить среди всего английского более комфортабельно, и возможно, английское окружение могло быть более благосклонно ко мне, если у меня когда-нибудь появится шанс попытаться начать все снова.
После ланча мы не сразу вернулись в машину. Джастин знал эту гостиницу и хотел показать мне это место. Позади дома извивался симпатичный ручеек с грубо сколоченным мостиком через него, перейдя по которому, мы оказались в саду с многочисленными подпорками для деревьев и беседками. Цвели азалии. Это было замечательное место, и мы были одни. Мы шли под солнцем, и я, согретая его теплыми лучами, сняла пальто. Я жила только этим моментом, надеясь, что этот неожиданный подарок судьбы не кончится, и я не останусь снова в пустоте. Каким-то образом, может ненадолго, но мы стали друзьями, если уж не любовниками. И пока я с благодарностью принимала этот подарок. В прошлом мы любили слишком безрассудно и не были друзьями.
Мы нашли мягкую траву около ручья и сели на нее. Огромный куст сирени, усыпанный лиловыми цветами, загораживал нас от гостиницы и разливал вокруг чудесный аромат. Мы бездумно бросали камешки и веточки в воду и довольно-таки долго, до того как заговорили, были в странном согласии. Затем Джастин разрушил тихое очарование словами, которые снова вернули боль.
— В тот день, — сказал он, — когда я увидел Дейсию, лежащую на дороге в твоей зеленой куртке, я подумал, что это ты. Я подумал, что ты погибла.
— Я знаю, — сказала я ему.
— Я почувствовал, будто от меня отрезали половину меня самого. — Он говорил почти удивленно.
— Ты назвал меня дорогой, — напомнила я. Он не нахмурился и не отвернулся от меня.
— Ты и была ею для меня, моя самая дорогая, потерянная дорогая.
— И совсем не дорогая, если я жива? И ни в каком другом случае?
— Ты слишком часто все еще моя дорогая, — сказал он нежно. — Иди ко мне, Ева.
То, как он обнял меня, сказало мне всю правду. И все же его поцелуй напугал меня. Он целовал меня не сердито, но с нежностью, граничащей с печалью. Как будто прощался.
— Как мы можем со всем этим покончить? — пробормотал он. — Как я могу любить тебя, зная, как безнадежно мы потерпели фиаско в нашем браке? Как я могу хотеть, чтобы ты была возле меня, когда знаю, что я должен сделать, чтобы спасти нас всех — тебя, меня и Алисию? Я виноват в той боли, что была причинена вам обеим. И теперь я должен поступить еще хуже.
— Но ты любишь меня, а я тебя! — крикнула я, готовая разрыдаться от его нежности. — Почему мы должны притворяться, что это не так?
— К несчастью, в жизни все не так легко делится на правду и ложь, как тебе хотелось бы, моя дорогая. Между этими двумя полюсами громадное количество оттенков.
— То, что случилось у меня с Марком до того, как я уехала из Атмора, все еще настраивает тебя против меня? В этом тоже есть оттенки.
— Знаю, — сказал он.
— Ты хочешь сказать, что Марк рассказал, что он наделал? — спросила я с удивлением.
Джастин покачал головой.
— Никто мне ничего не рассказывал. Мне теперь это не нужно. Я знаю теперь тебя лучше. Ты можешь вести себя плохо, глупо, когда ты сердита, но я думаю, что ты никогда бы не предала меня. Если бы все зависело только от того,
— Потому что у тебя был роман с Алисией? Но это в прошлом! Почему это должно иметь значение теперь, если…
Он почти улыбался, когда прервал меня.
— Мне кажется, я помню, что Алисия когда-то многое значила для тебя.
— Она все еще значит, — сказала я. — Я не притворяюсь, что нет. Но я могу жить с сознанием того, что это в прошлом, если я знаю, что этого нет в настоящем.
— Она всегда будет что-то значить для меня, — сказал он уже более суровым тоном. — Она не заслуживает, чтобы я плохо обошелся с ней, я не могу расстаться с ней таким жестоким образом.
Я начала терять терпение.
— Как же мне остаться в живых, пока ты все еще решаешь, что ты должен делать? Это очень трудно.
Он повернулся и уставился на меня.
— О чем ты говоришь?
— Я говорю о том, на что ты закрываешь глаза, потому что это касается твоего брата, — сказала я. — Я говорю о том, что чуть было не случилось со мной ночью на крыше и тогда, когда машина Алисии сбила Дейсию. Меня не хотят оставить в живых. Неужели ты не можешь понять эту истину? Следующий раз, возможно, мне придет конец.
Он все еще не верил тому, что я утверждала.
— Мэгги рассказала мне об этих твоих подозрениях. Я уверен, что ты веришь во все это. Следующий инцидент произошел сразу же после твоего ночного кошмара на крыше и мог показаться неопровержимым доказательством. Но Ева, дорогая, весь этот ужас нереален. Почему кто-то в Атморе хотел причинить тебе вред?
— Потому что кто-то боится, что я знаю, кто убил старика Даниэля, — сказала я прямо. — Почему ты можешь быть уверен, что он убит случайно отвалившимся куском стены? А что если его оглушили, а затем,