дома и ведущей по склону холма к ручью. Он сказал, что сверху были и другие дороги к площадке для пикника, но эта тропа, шедшая по диагонали за стеной дома Кордова, была самой короткой.
— По этой тропинке вы шли в тот день вместе со своей матерью, когда она торопилась, чтобы встретиться с Керком, — сказал он.
Он подавлял меня своей волей, от него исходила сила, которой я должна была противостоять. Если я не буду осторожнее, он заставит меня «вспомнить» то, чего не было.
— Откуда вы знаете, что Доротея пошла сюда, чтобы встретиться с Керком, — спросила я.
— Считают, что она взяла из комнаты Марка Бранда его пистолет. Наверное, она захватила пистолет с собой. Она, должно быть, знала, что встретит Керка.
Я вздрогнула, несмотря на тепло солнечных лучей, и опять пошла за Полом. Эта тропа ни о чем мне не говорила, не пробуждала никаких воспоминаний. Тополя разрослись над высохшим руслом ручья, по которому иногда мчались быстрые потоки, сбегавшие с гор. Между тополями встречались обычные заросли из кустов шамизо и можжевельника. Скоро мы вышли на открытую площадку под большим тополем, и, остановившись в его тени, стали оглядывать местность.
Рука Пола легла на мое плечо, легко сжав его, как будто побуждая меня вспомнить.
— Вот сюда они обычно ходили на пикник. Вы помните это место? Вы вообще помните что-нибудь?
Я только отрицательно покачала головой. Место казалось мне незнакомым. Оно не навевало мне воспоминаний, как холмистая равнина вокруг Санта-Фе. Может, что-то во мне, что сторожило мою память, похоронило воспоминания об этом холме так глубоко в моем сознании, что они уже никогда не всплывут.
Крутая скалистая тропинка вела к нижней площадке, ее не было видно сверху из-за кустов. Пол опять пошел вперед, а я за ним, скользя в босоножках по камням. Нижняя площадка в свою очередь переходила в крутой берег, спускавшийся ко дну русла ручья, и когда я дошла до нее, что-то во мне вздрогнуло — и успокоилось. На секунду память заработала, и вновь то, что стояло на страже воспоминаний, заставило ее умолкнуть.
Каким тихим все казалось! Не было никакого грохота, только под ветром слабо шевелились верхушки деревьев и заросли кустов. Я чувствовала, что стою на грани чего-то, но по-прежнему ничего не сдвинулось в моем сознании.
— Вот здесь это и произошло, — тихо сказал Пол.
Шагнув к краю площадки, я посмотрела вниз, вздрогнула и почувствовала легкую тошноту. Но не из-за того, что начала вспоминать, а потому, что мне рассказали, что здесь случилось. Я медленно обернулась, осматривая площадку и все, что было видно за ней.
Вверх по холму я увидела саманные стены, окружавшие дом Кордова, и ту единственную высоко над стенами расположенную комнату, бывшую комнату моей матери. Я увидела окно, из которого в тот день смотрела Кларита, — теперь это было окно моей комнаты. Холм, дом и окно оставались такими же, как и много лет тому назад. Только я была другая. Я тогда была маленькой девочкой. Теперь я взрослая женщина. Женщина, которая ничего не помнила.
Когда я посмотрела на окно, за стеклом задвигалась какая-то тень, и я поняла, что кто-то за нами наблюдает. Солнце светило мне в глаза, и я не поняла, кто это. Но это не имело значения. Пусть беспокоятся, что я здесь, если хотят.
Пол уже не держал меня за плечо, он отошел немного назад, чтобы оставить меня одну. Я повернулась к нему, посмотрела в его бледные желто-зеленые глаза и опять почувствовала силу, исходящую от него.
— Расскажите мне, о чем вы думаете, что вы видите.
— Я не вижу ничего, кроме того, что здесь есть. Мне здесь все незнакомо.
Он напряженно следил за моим лицом.
— Я могу вам напомнить. Ваша бабушка Кэти и Гэвин были на площадке наверху, когда это случилось. Элеанора была вместе с ними. Ей в то время было около десяти. С ними было двое-трое соседей. Хуан остался дома, потому что он вообще не любил пикники и в тот день плохо себя чувствовал. Кларите тоже было нехорошо, и она легла в спальне Доро, потому что там было больше воздуха, чем внизу. Во всяком случае, так она говорит. Сильвия и я только выходили из дому. Мы шли по нижней тропинке, и должно быть, Керк ждал там Доро. Ты не вспоминаешь ничего этого?
Я ничего не вспоминала. Память лишь немного зашевелилась во мне, когда я посмотрела в ручей, но отчетливо я ничего не вспомнила. Присутствие Пола Стюарта раздражало и отвлекало меня. Как я могла что-нибудь вспомнить, если он так давил на мое сознание?
— Зачем вам нужно, чтобы я вспомнила? — спросила я. — Воспоминания ребенка ничего на значат. Такого маленького ребенка.
— Я хочу что-нибудь свежее для этой части моей книги, конечно, — ответил он. — Но если не можете вспомнить — ничего не поделаешь.
— Может, если бы я здесь осталась одна ненадолго, было бы лучше, — сказала я.
— Как хотите. Я вернусь к своей пишущей машинке. Вы знаете дорогу домой.
Теперь он был почти грубым, как будто он уже узнал то, что хотел, и больше во мне не нуждался.
Я кивнула, и он пошел назад по той тропинке, по которой мы пришли. И сразу же я осталась в полной тишине. Звуки города не были слышны, а по тихой дороге наверху машины проезжали редко.
Что я чувствовала тогда, когда была пятилетней девочкой и стояла здесь на холме рядом со своей матерью? Что я видела и слышала? Конечно, я была напугана, потрясена, доведена до истерики. Однако во мне теперь не возникало никаких чувств, кроме вполне осознанных эмоций взрослой женщины. Здесь погибла моя мать. Она упала с этого крутого берега в ручей и разбилась при падении. Но перед этим она намеренно взвела курок пистолета, который она принесла с собой, и застрелила Керка Ландерса.
Нет! Что-то здесь было не так. Я почему-то не могла поверить в то, что мне рассказали. Так как выступ, на котором они тогда стояли, ни о чем мне не говорил, я поднялась назад на площадку и на этот раз оказалась лицом к большому тополю, под которым мы до этого прошли. И тотчас же острое, ужасное чувство уже виденного раньше пронзило меня. Это было дерево из моего ночного кошмара. Оно было высоким и раскидистым, с густой листвой и корявыми ветвями. Оно властвовало над холмом и, наверное, казалось гигантом для пятилетней девочки, какой я тогда была.
Рядом стояла старая, изъеденная ветрами и непогодой деревянная скамейка, наверное, поставленная когда-то для пикников, и я опустилась на нее, потому что у меня вдруг задрожали ноги. Наверное, здесь я сидела тогда, глядя на это дерево. Я долго смотрела тогда на него в моем отчаянном состоянии, пока оно не заслонило все мои впечатления и не стало для меня навязчивым кошмаром — символом чего-то ужасного, от чего мое детское сознание постаралось избавиться.
Это было началом воспоминаний, и я испугалась. Дерево из моего сна стало центром ужасного миража, и я чувствовала, как на меня нахлынули туманные видения, вызывавшие головокружение. Я склонила голову на колени и отдалась этому состоянию. Моя щека лежала на сумочке, и я почувствовала под ней твердую обложку блокнота для набросков, который всегда был со мной. Нужно попробовать избавиться от образа дерева, нарисовав его, подумала я. Нужно зафиксировать это реальное дерево, чтобы оно больше не являлось ко мне в виде кошмара.
Когда я засунула руку в сумочку, я нащупала там «Око Бога», которое мне дала Сильвия. Я подержала его, слегка улыбаясь. Пусть оно поможет мне теперь прогнать зло, если оно вообще может это делать.
Потом, взяв в руку карандаш и положив на колени блокнот, я начала рисовать, намечая узловатые, корявые очертания дерева — его ствола и ветвей, листвы, которая, как мне казалось в моем сне, тянулась ко мне, чтобы меня задушить. Рисунок на бумаге больше был похож на кошмар, чем настоящее дерево. Его руки-ветви двигались и скручивались, как живые, а листья трепетали в яростном порыве.
Я закрыла глаза, чтобы не видеть ужас, воплощенный в том, что я нарисовала, и сразу же перед моими глазами появились какие-то тени. Туманные силуэты дрались, борясь друг с другом за свою жизнь, и у ужаса появился цвет — алый цвет крови. Но не было ничего четкого. Не было настоящего воспоминания.
С верхней тропинки до меня донеслись звуки шагов. Кто-то шел от дороги. Кто-то настоящий в настоящем мире. Я не вынесу, если это будет снова Пол. Он не должен видеть меня такую — на грани страшного открытия, с вспотевшими ладонями, из которых выскальзывал карандаш, и пересохшим ртом. Я неохотно открыла глаза и взглянула на человека, стоявшего перед моей скамейкой. Это был Гэвин
