Филлис Уитни
Морская яшма
1
Неспроста, я впервые увидела дом в Бэском-Пойнте сквозь струи дождя, под ослепительные вспышки молний и яростные удары грома.
Буря еще только собиралась, когда нью-йоркский поезд остановился на станции Гавань Шотландца. Кондуктор помог мне спуститься на платформу. Порывистый октябрьский ветер взметнул мои юбки и пелерину. Я подхватила дорожную сумку и огляделась вокруг — бесстрашно и с любопытством.
Отцовские предостережения меня совершенно не настораживали — голова полнилась романтическими мечтами, которым, как я была уверена, в скором времени предстояло воплотиться в жизнь. С тех пор как несколько месяцев назад умер мой отец, положение мое постепенно становилось все отчаяннее. Если не помогут друзья, то куда же мне деваться? А помочь мне теперь мог только Обадия Бэском. Он ответил на мое умоляющее письмо, и я примчалась сломя голову. Меня окрыляло предчувствие сказочных приключений, я с нетерпением ждала встречи с живым воплощением легенды моего детства.
Знаю, как я выглядела в тот день, когда впервые ступила на землю маленького городка в Новой Англии, где родились мои отец и мать, где увидела свет я сама. Поскольку я уже не та ранимая и обезоруживающе юная Миранда Хит, то могу вспомнить и описать себя словно кого-то постороннего. Миранда Хит той поры была тоненькой и изящной; длинные пряди светлых волос мягко и нежно кудрявились на лбу, выбиваясь из-под капора. Глаза у нее были светло-карие, брови вразлет, с изломом. Ветер, раздувая платье, усиливал ее сходство с крылатым существом из сказочного мира, где дети не знают ничего, кроме любви и нежной заботы. Существом, которое и вообразить не могло, что вступает в темный мир, и ничего не знало о нем из своего бедного опыта. Трудно представить себе человека, хуже подготовленного к встрече с семейством, обитавшим в Бэском-Пойнте.
Вот так я представляю себя тогдашнюю, и сердце слегка сжимается от жалости, потому что сейчас-то я знаю, чему суждено было произойти, какие страшные события не замедлили отметить печатью перемен мою безыскусную наивность, прежде чем она навеки исчезла.
В тот день я несколько минут простояла на платформе станции одна и решила, что никто меня не встречает. Я уже готова была обратиться за помощью к станционным служителям, когда увидела идущего ко мне высокого человека в кучерском непромокаемом плаще.
— Это вы мисс Миранда Хит, что к Бэскомам едет? — спросил он и, сразу же поняв, что это я и есть, не стал дожидаться ответа. — Вы идите к карете, мисс, а я отнесу вещи.
Хмурое небо явно советовало всем, кто задержался на улице, поспешить домой, но меня угрожающий свист ветра почему-то наполнял восторгом. Я показала кучеру на свой единственный чемодан, стоявший на платформе, а сама, словно маленькое суденышко под всеми парусами, поплыла по ветру к карете.
Меня не особенно встревожило, что за мной прислали одного кучера. В письме капитан сердечно приглашал меня приехать, и, по своему обычному легкомыслию, я представляла себе, что домочадцы Бэскома встретят меня столь же радушно. Отец очень мало сказал мне перед смертью. Я только знала, что он предпринял поездку в Гавань Шотландца за два месяца до того, как болезнь привела его к неизбежному концу, и там встретился со своим старым другом и партнером, капитаном Обадией Бэскомом. Отец всегда боялся, что я останусь одна, поэтому раньше часто говорил мне, что в случае крайней нужды я должна буду написать капитану Обадии. Но в тот раз вернулся в Нью-Йорк чем-то удрученный, и наказы его приобрели смысл прямо противоположный.
Теперь отец велел мне ни при каких обстоятельствах не обращаться за помощью к капитану Обадии. Капитан стареет и, должно быть, впадает в детство, поскольку пытался заключить с отцом какую-то немыслимую сделку (отец не сказал какую). От сделки отец наотрез отказался — не желал, чтобы я попала в заточение. Он так и сказал: «заточение», хотя я тогда не понимала почему. Собственно говоря, я так глубоко погрузилась в легенды о деяниях 'Бэском и компании' и в повествования о море (в этом был виноват сам отец), что почти не обратила внимания на его предостережения. Он говорил, что дом на Бэском-Пойнте проклят и мне ни при каких обстоятельствах не следует даже близко к нему подходить. Он назвал тамошних обитателей, но толком ничего о них не рассказал. Вдова бывшего партнера и экономка капитана, Сибилла Маклин. Ее муж принял смерть в море. Осиротевший сын и внучка Маклина тоже жили в доме. Сам капитан женился довольно поздно, и детей у него не было, но, когда я засыпала отца вопросами про жену капитана, он печально покачал головой. Странная женщина, сказал он про нее, она не на своем месте, и в этом доме все ее притесняют. Казалось, отец очень ее жалел, но больше ничего не сказал. Как будто он мог своими туманными отговорками вычеркнуть Бэскомов из моей жизни. Отец не подумал, что сам же своими рассказами распалил мою юную фантазию так, как не распалила бы ни одна книга.
Может, я и послушалась бы его, если бы жизнь сразу же щелкнула меня по носу. Но при тогдашних обстоятельствах слова отца лишь разожгли мое любопытство и не проникли за радужную завесу романтических мечтаний. Всю жизнь я слушала рассказы про семейство Бэскомов, про их корабли и плавания, меня вскормили на героических повестях о чайных клиперах китайской линии — стройных парусниках, крылатых кораблях, при виде которых сердце сжимается от восторга.
Сейчас на дворе конец восьмидесятых годов девятнадцатого века; великая эпоха клиперов кончилась одновременно с войной Севера и Юга. Повелители морей — чайные клиперы низведены до вспомогательных суденышек, а ведь они правили океаном целое десятилетие. Пароходы вытесняют их, но легенды о царствовании отважных клиперов будут жить вечно.
Мой отец, капитан Натаниэль Хит, в свое время командовал одним из самых быстроходных кораблей, что ходили под парусами, огибая мыс Доброй Надежды и пересекая Индийский океан. Некогда он был полноправным партнером в 'Бэском и компании'. Я видела в нем человека острого ума, повидавшего свет, обладавшего широким кругозором и глубоким знанием жизни.
Хотя моя мать умерла вскоре после моего рождения, я выросла в любви и заботе: отец перевез меня, совсем еще крошку, из Гавани Шотландца в Нью-Йорк и передал с рук на руки своей овдовевшей сестре. Несомненно, мягкосердечная моя тетка меня баловала, а преданная любовь, с которой отец относился к своему единственному ребенку, только подкрепляла мои эгоцентричные мечты. Житейские бури миновали меня. Даже теткина смерть не разрушила тихую гавань моей жизни, потому что отец, который давным-давно осел на берегу, всегда был главной фигурой в доме, а я взяла на себя заботы по хозяйству. В те дни во мне не было нетерпения. Я все еще мечтала, все еще ждала тех замечательных событий, которые непременно должны были со мной произойти — просто потому, что все говорили мне, какая я хорошенькая, умненькая и всеми любимая. Мне оставалось только раскрыть объятия и подарить свою любовь и доверие, когда пробьет час и приведет ко мне — нет, не рыцаря в сверкающих латах — скорее бравого моряка.
И вдруг в двадцать один год я осталась одна и почти без гроша в кармане. Женщине трудно найти пристойную работу. Никому не хотелось нанимать в гувернантки девушку, выглядевшую ребенком. А когда я пробовала найти место служанки, любые переговоры заканчивались, стоило мне предстать пред очи хозяйки. Нанимательница непременно находила, что я слишком хрупкая и тоненькая, чтобы выполнять нужную работу. А одна даже заявила мне без обиняков, что я слишком смазливая.
Не подготовленная к такой действительности, я сделала то, что отец строго запретил, — написала капитану Обадии и рассказала ему о своей горькой участи. Тот немедленно ответил. Ничто, писал капитан, не может обрадовать его больше, чем возможность пригласить погостить у него дочь старого друга. И мы наверняка найдем решение моих проблем, стоит нам сесть рядышком и поговорить.
Мое отчаяние как рукой сняло. Ну конечно же, на свете всегда найдется кто-нибудь, кто с любовью позаботится обо мне. Как глупо, что я хоть на миг могла в этом усомниться! Отец преувеличивал. Капитан Обадия меня спасет, и все будет хорошо! Не говоря уже о том, что в Гавани Шотландца я смогу хоть что-то узнать о матери, которую никогда не видела.
И вот я приехала, и сердце мое забилось сильнее от радостного предвкушения. Разве не я вот-вот
