Я посмотрел вниз на свои ботинки. Она, видимо, решила, что говорит очень убедительно. На самом-то деле я просто думал о том, забрали бы у меня шнурки, если бы ее не было здесь, со мной. (В том фильме, о котором я рассказывал, один парень повесился на своих шнурках.)
– Обещаю тебе, что никто не узнает о том, что ты мне рассказал.
Мне было прекрасно известно, что она врет, поэтому мне не было стыдно за то, что я собирался ее одурачить.
– Знаю, бабушка.
– Вот и хорошо! – Она обняла меня и поцеловала в щеку. От нее пахло крекерами, сыром и духами «Шанель № 5».
– Так скажи мне, Финн, для кого ты покупал… это? – Нана боялась произнести слово «кокаин».
– Для себя. – В каком-то смысле, это была правда.
– Но ты же сказал полицейскому, что…
– Я наврал, бабушка. Он же полицейский. Мне нужно было придумать хоть что-то, чтобы он меня отпустил.
– Может, ты думаешь, что этому человеку будет лучше оттого, что ты берешь его вину на себя?
Мне не очень понравилось то, как она сказала «этому человеку».
– Ничью вину я на себя не беру.
Нана приподняла мое лицо и заставила посмотреть ей в глаза.
– Ты думаешь, что мы с дедушкой вообще уже ничего не соображаем?
Мне стало ясно, что ей все известно.
– Да нет.
Меня поташнивало, и я был напуган тем, как много мне приходится врать. Я ужасно устал. Мне казалось, я копаю какую-то траншею, из которой мне потом придется долго выбираться. В конце концов, это проблемы моей мамы, а не мои. Мне вспомнилась скрипящая кровать, потом этот чертов англичанин со своим вазелином, и когда Нана взяла меня за руку, я уже готов был рассказать ей все.
– Скажи мне правду, и я куплю тебе билет, чтобы ты мог повидаться с отцом. Это твой последний шанс.
Если бы не этот торжествующий тон, если бы не ее уверенность в том, что она меня раскусила – хотя вообще-то она меня и впрямь раскусила, – нет никакого сомнения в том, что я сказал бы ей то, что она так жаждала услышать.
– Представляешь, яномамо думают, что ведьмы прячут волшебные палочки у себя между ног.
– Ты такой же сумасшедший, как твоя мать. – Серые глаза бабушки затуманились от слез. Она посмотрела на меня так, как, бывало, смотрела на свою дочь. – Зря ты думаешь, что таким образом помогаешь своей матери или себе.
Тут дверь открылась. На пороге стояла мисс Пайл, а за ней – мама, полицейский и дедушка. Мама двумя руками крепко держала документы о моем освобождении. Выглядела она не лучшим образом. Девушка напомнила маме, что теперь мы должны появляться в суде по делам несовершеннолетних каждые три недели. Полицейский предупредил меня, что, если меня еще раз поймают, когда я буду покупать наркотики, он сделает все от него зависящее, чтобы меня отправили в колонию для несовершеннолетних. Я пожал ему руку и поблагодарил, как будто, арестовав меня, он совершил большое благодеяние.
Мне хотелось как можно быстрее убраться отсюда, пока не произошло еще что-нибудь похлеще, поэтому я схватил маму за руку и потянул ее к двери. Мисс Пайл тем временем говорила дедушке, что читала его книги, когда училась в университете. Она трясла его руку.
– Для меня такая честь познакомиться с вами, доктор Эрл.
Дедушка быстро поправил свой галстук-бабочку.
– Мне жаль, что это случилось при таких печальных обстоятельствах…
Потом он протянул ей свою визитную карточку и сказал, что она может всегда звонить, если ей потребуется его помощь. Тут бабушка прошептала что-то ему на ухо. Полицейский уже стоял у входа, скармливая монеты автомату с кока-колой; когда мы подошли к нему, дедушка прочистил горло и громко сказал:
– Я должен заявить, офицер, что, по-моему, вы арестовали не того человека. Я заявляю это в присутствии мисс Пайл.
– Понимаете, я сам там был, и… – Вначале он вел себя очень дружелюбно, но теперь явно разозлился.
– Я хочу сказать, что мальчик покупал наркотики для своей матери… Мне очень неприятно говорить такие вещи о своей собственной дочери, но…
– Да как ты можешь… – Мама задрожала от негодования.
– Почему же вы раньше этого не сказали? – Полицейский всегда остается полицейским.
– Я надеялся, что, когда она увидит, как мучается ее ребенок, это будет для нее сильным потрясением и она наконец поймет, что нуждается в помощи. И научится брать на себя ответственность.
Понимаете, дедушка много раз проводил эксперименты, в которых крыс «тренировали» при помощи электрического тока.
Офицер подошел к маме и искоса посмотрел на нее. На этот раз ее слезы его не одурачили. Он видел, какого размера у нее зрачки. Подозрительным теперь казалось и то, как она хлюпает носом. Он глядел на нее так, будто она уже лежала под могильной плитой.
– И что, по-вашему, я должен сделать?
– Я считаю, что моя дочь должна сегодня же обратиться в реабилитационный центр для наркоманов. О мальчике мы сами позаботимся. Если же она не согласится, вы можете обыскать ее квартиру. Наверняка обнаружите там наркотики, и тогда…
– Для этого нужен ордер на обыск.
Я дернул маму за руку. Нам пора. Но полицейский преградил дорогу. Так просто нас не отпустят.
– Почему бы вам не проверить ее сумочку?
Бабушка потянулась за ней, и тогда мама резко отпрянула назад, нечаянно опрокинув стул.
– Лиз, зачем ты создаешь нам дополнительные проблемы?
Мама прижимала сумочку к груди. Теперь она не просто дрожала – она тряслась всем телом. Открыла рот, но ничего не сказала. Тогда я заорал: «Хватит!» Завопил во всю глотку.
Яномамо верят, что, когда ребенок кричит, его душа может вылететь из тела и тогда ее съедят его враги. Не знаю, так это или нет, но сердце у меня и правда чуть не выскочило из груди.
Мама потянула меня назад.
– Успокойся, Финн, все нормально. – Я знал, что это не так, но голос моей матери звучал очень уверенно – не то что раньше.
Дедушка сделал шаг вперед. Он чуть не уткнулся носом в мамин лоб и, глядя на нее сверху вниз, сказал:
– Если бы ты знала, какую боль причиняешь нам.
Мама ненавидела, когда на нее так смотрели. Я знал, что он специально ее выходит, разговаривая таким невозмутимым тоном. Дедушка, видимо, хотел, чтобы она разъярилась и стала осыпать его ругательствами прямо на глазах у полицейского и мисс Пайл, которая читала его дурацкие книги. Дедушка, наверно, надеялся, что мама отпихнет его или, еще лучше, ударит. Ее смогут арестовать за словесное оскорбление или угрозу действием. А его ярая поклонница уж конечно не откажется выступить в роли свидетеля. Маму задержат, а меня заберут. Все ясно: эти
Мама протянула полицейскому сумочку. Она сдалась – это было написано у нее на лице. Полицейский вытряхнул на стол содержимое. В ней лежало семь однодолларовых счетов, тридцать семь центов, расческа и презерватив. Больше там ничего подозрительного не было. Свидетели, кажется, потеряли дар речи. Мы с мамой прошли к двери; там она на секунду остановилась, чтобы бросить собравшимся: «Вы, вероятно, разочарованы?» Похоже, мы победили. Но особой радости я что-то не испытывал. Когда мы шли домой, мне пришло в голову, что наша жизнь уже никогда не будет прежней.
– Теперь все будет по-другому. – Мама крепко вцепилась в мою руку, как будто боялась, что кто-то из нас может потеряться. – У нас все получится. – Эту фразу она твердила уже несколько лет.
