– Точно.
Последний раз я держал ее за руку в детстве, когда носил варежки.
Когда мы вернулись домой, мама полюбовалась на себя в зеркало, висящее в ванной, а потом вытащила из сумочки щетку и осторожно сняла резиновую пластинку, к которой крепилась металлическая щетинка. Внутри было два белых пакетика, сложенных конвертом (в них был кокаин), и сверток из желтоватой упаковочной бумаги с героином. Раньше я и не знал, что она смешивает наркотики. Странно, но мама и не подумала закрыть дверь в ванную. Видимо, решила, что родственники не должны ничего друг от друга скрывать, в том числе и наркотики.
Так вот что она имела в виду, когда говорила, что теперь все будет по-другому. Мне хотелось заорать: «Что, по-твоему, произошло бы, если бы полицейский, когда обыскивал сумочку, обнаружил, что в массажной щетке что-то есть?» В общем, когда мама выкинула всю эту дрянь в унитаз и смыла водой, я был, мягко говоря, удивлен.
Потом она взяла телефон, опять прошла в ванную и закрыла дверь. Все личные разговоры по телефону велись именно в этой части наших апартаментов. Я был настолько изумлен тем, что она уничтожила свою заначку, что стал даже медленнее соображать и поэтому не сразу догадался прислонить ухо к двери. Как и большинство подростков, я был свято убежден: на свете не должно быть никаких секретов. Кроме моих собственных, разумеется.
К сожалению, начала разговора я не слышал и поэтому не понял, кому она звонит. Разобрал только, как мама быстро сказала: «Не могу достать свои патроны». Какие еще патроны? У меня волосы встали дыбом: наверное, она жалеет о том, что смыла свое барахло в унитаз, и теперь звонит драгдилеру. А «патроны» – это их секретное слово. Патроны, значит. Боже! А может, она имеет в виду, что собирается застрелиться? Мне стало дурно. Правда, у нас не было пистолета, но какое это имеет значение. Кроме того, мама испытывала такое отвращение к оружию, что не разрешила мне оставить пневматическое ружье, которое подарил мне один ее бьющий приятель в попытке завоевать мою симпатию – вполне успешной попытке, кстати. Я не знал, можно ли верить собственной матери. Полагаться на свое воображение я тоже не решался. Поэтому, будучи от природы любознательным ребенком, заглянул в ванную через замочную скважину.
Она сидела на унитазе, снова зажигая последнюю сигарету из пачки, которую уже докурила до самого фильтра. Мама знала, что я за ней шпионю.
– Подожди, не вешай трубку… хорошо? – сказала она тому, с кем говорила по телефону, потянулась, чтобы открыть дверь, и опять тяжело опустилась на сиденье унитаза. – Слушай, Финн, я не собираюсь ничего от тебя скрывать. – Было заметно, что ей стоит больших трудов держать глаза открытыми. Она не спала уже больше сорока часов. Язык У нее заплетался, под глазами были огромные мешки, а шея, казалось, стала резиновой – она запрокинула голову так, что ударилась о стену, и этот глухой удар, кажется, возвратил ее к реальности. – Я как раз занимаюсь устройством наших дел.
– А с кем ты говоришь?
– Потом расскажу. Будь паинькой, принеси маме кофе и сбегай за сигаретами.
Я пошел в закусочную, которая находилась на углу улицы Лафайет. По пути мне пришла в голову приятная мысль: а что, если она говорила с моим отцом, который находится сейчас в Южной Америке? Может, я просто неправильно расслышал ее слова. Наверное, она сказала: «Ты что, не можешь достать свои патроны?» А что, если он попал в какую-то переделку? Вдруг эти яномамо на него ополчились? Конечно, я понимал, что воображение у меня разыгралось как у ребенка, но перестать мечтать так же тяжело, как перестать смотреть какой-нибудь слезоточивый эпизод в телесериале «Уолтоны». Пялишься в телевизор, словно дурак какой, и слезы выступают на глазах, хоть и стыдишься того, что тратишь время на такую ерунду.
Я купил кофе, сигареты и порцию хорошо прожаренной картошки-фри себе на обед и подумал, что хоть мама и не говорила с отцом, но все-таки это не такая уж глупая фантазия. Может, как раз сейчас настал подходящий момент, чтобы позвонить ему. Он писал, что на базе в Венесуэле есть радиотелефон. Я быстро сосчитал, сколько у них там сейчас времени. Он уже проснулся. Так что мама может позвонить ему и обрадовать, сказав, что она тоже приедет навестить его.
Я пришел домой слишком поздно. Мама уже не могла пить кофе или звонить отцу – она вырубилась, лежа прямо на полу в ванной. А телефонная трубка лежала у нее на груди, словно уснувший младенец.
3
Проснувшись на следующее утро, я обнаружил у себя эрекцию – что, в общем, абсолютно нормально. Но, кроме того, мама упаковывала чемодан в моей комнате, а это уже было весьма подозрительно. Выглядела она как человек, который пытался избавиться от гриппа, спрыгнув с лестницы.
– Ты что, заболела?
Мама хлюпала носом и сгибалась вдвое от кашля.
– Это называется абстинентный синдром. – Я стал натягивать джинсы. Ее честность меня поразила. – Сначала мне будет очень плохо. Потом лучше. Через пару дней буду в полном порядке.
Я указал ногой на чемодан.
– Куда ты собираешься меня отправить?
– Ты поедешь со мной.
– Куда же?
Явно не в Южную Америку, это я знал наверняка: она положила в чемодан все мои свитера. Потом она сунула в него мой единственный галстук, забрызганный мясной подливкой. Черт! Неужели она сдалась и теперь мы едем к ее родителям?
– Я же вчера вечером все тебе объяснила, Финн.
– Ничего подобного. – Меня это взбесило: она даже не помнит, что захрапела прямо на полу в ванной! – И куда же мы направляемся? – нетерпеливо спросил я.
– Это место называется Флейвалль. – Мама произнесла это слово с особой значительностью.
– И где же, черт побери, оно находится?
– Оно находится… – От ломки у нее сдавливало все внутренности. Ее мучили приступы кашля и диарея – и она, прихрамывая, поспешила в ванную. Я услышал шум воды в туалете, а потом мама наконец ответила: – В Нью-Джерси.
– Нью-Джерси? – Я произнес эту фразу с таким выражением, будто меня решили сослать на Чертов остров, куда ссылали преступников. Мне казалось, что Нью-Джерси находится от Южной Америки дальше, чем любая другая точка на земном шаре. – И сколько мы там пробудем?
– Некоторое время.
– Но зачем нам туда ехать? Именно в Нью-Джерси?
– Потому что мне предложили там работу.
– Когда?
– Вчера вечером.
– Ненавижу эту занюханную деревню! Это же не штат, а задрипанная бензоколонка, где только водители грузовиков останавливаются!
– К Флейваллю это не относится. Там все по-другому.
– И кем же ты будешь работать?
– Буду лечить. – Ее опять скрутило.
– Кого?
– Одного… мужчину. У нас будет свой дом и… – Мама быстро села на кровать. Казалось, она сейчас упадет.
– То есть ты просто позвонила какому-то мужику посреди ночи – и он уже готов взять тебя на работу и предоставить жилье?
– Мне не нравится, что меня допрашивает пятнадцатилетний… да что ты о себе вообразил?
– Позвольте представиться: я ребенок, которого арестовали, когда он покупал… – Мама подняла руку. Что ж, мне были известны и другие способы подействовать ей на нервы. – Он что, твой близкий друг?
– Да.
– Вроде англичанина? – Мама отрицательно покачала головой. – Мне придется ходить в школу в Нью-
