будет так, как задумал я. Я репетировал это сто раз и был готов к любому вопросу, который мог задать мне Гейтс, Осборн, Майя и даже моя мама после того, как произойдет эта ужасная трагедия.
Я собирался сказать, что он признался мне в том, что поджег дом. Теперь его терзает чувство вины – ведь по его вине погибла Пейдж, а мать стала инвалидом. Брюс не мог жить с таким грехом на совести. Осборна и Гейтса я отведу в сторонку, чтобы сообщить им, что он, видимо, слегка тронулся умом, так как говорил мне ужасные вещи – якобы он спал со своей матерью. После этого они сразу замолкнут и перестанут задавать вопросы.
– Брюс, подойди ко мне, пожалуйста, мне нужно тебе кое-что сказать.
Он зашагал ко мне, сняв перчатки и согревая дыханием сложенные руки. Мне нужно было, чтобы он стоял близко – так, чтобы я мог в него выстрелить. Он должен был дотронуться до пистолета. На его и моих руках будет кровь и следы пороха. Потом я буду сокрушаться и винить себя за то, что не смог его остановить. Если мне не удастся убить его после первого выстрела, то я выстрелю еще раз, а потом объясню, что мы боролись и я хотел вырвать у него револьвер. В общем, у меня все было продумано.
– Ну, в чем проблема?
Брюс зажал в зубах сигарету и стал рыться в карманах в поисках зажигалки. Мысленно я отмерил расстояние между нами. Он должен был стоять достаточно близко, чтобы схватить пистолет, но не настолько близко, чтобы вырвать его у меня. Это был мой последний шанс. Наступил решающий момент. Мой палец лежал на спусковом крючке. В кармане, кроме пистолета, ничего не было. Когда Брюс вытащил из кармана зажигалку «Зиппо», я нацелил его прямо ему в сердце. Огонь зажигалки озарил его лицо, и в эту секунду он заметил пистолет. Я опустил палец на курок. Он уронил зажигалку и стал вырывать у меня пистолет, обхватив руками мои запястья.
Пистолет не выстрелил. Я изумленно посмотрел на него. Курок ударил по пальцу Брюса. Он два раза с силой двинул мне прямо в живот, затем ударил по лицу, чуть не сломав нос, а потом выкрутил из рук пистолет.
Теперь он был в его руках. Казалось, Брюс не столько испугался, сколько развеселился. Он посмотрел сначала на меня, потом на пистолет, а затем запрокинул голову назад и захохотал. Его смех эхом пронесся по озеру, и тут я понял, что это его гогот преследовал нас на острове.
– Ты хотел меня убить.
Это его явно позабавило. Вдруг он замолчал. Видимо, наслаждался новыми ощущениями.
– Круто. Знаешь, такого со мной еще не было. А с тобой такое уже случалось раньше?
– Я знаю, что ты сделал.
– Я хренову тучу вещей переделал, знаешь ли. – Он поднял зажигалку и прикурил сигарету. – Может, ты имеешь в виду, что у нас с мамой тесная духовная связь? Насколько я помню, это она меня совратила. Или ты о том, что я поджег дом, когда ты был внутри? Жарко было, правда? Или, мой милый Финн, ты вспоминаешь о том, как…
– Да пошел ты в жопу! – изо всех сил заорал я.
– Нет, моя жопа здесь ни при чем. В отличие от твоей. – Он открыл барабан револьвера. – Поразительно. Он заряжен.
Я ринулся к нему, но, не успев сжать пальцы на его шее, получил коленом прямо в пах, причем с такой силой, что взлетел на воздух. Потом, сгибаясь и зажав свою промежность рукой, я лежал у его ног, задыхаясь от боли. Когда она немного утихла, ее место занял страх. Брюс прижал дуло пистолета к моему виску, держа палец на курке.
– Одевай коньки. – Со мной все было кончено. А с ним – нет.
Ботинки были жесткими и сырыми, а у меня на ногах были тонкие носки. Дрожащими руками я стал натягивать коньки (они были изготовлены компанией «Бауэр» – как сейчас помню). Когда я зашнуровал их, Брюс предупредил:
– Надеюсь, они подходят тебе по размеру. Я не хочу, чтобы ты сломал себе ногу, ягненок.
Когда шнурки были завязаны, он приказал мне встать на ноги. Я уже говорил, что мне никогда не приходилось делать этого раньше. Ноги у меня подгибались, и я размахивал руками, словно ветряная мельница. Как только мне удалось выпрямиться, он толкнул меня в грудь. Потом достал из машины коньки, клюшки и шайбу. Когда он повернулся, я попытался схватить его за лодыжку. В ответ он двинул меня ботинком по виску. Потом стал зашнуровывать ботинки, насвистывая песню «Выходные в Камбодже». Я заплакал.
– Разве ты не хочешь узнать, почему я это делал? – мягко спросил он. Казалось, он говорит серьезно.
– Ты сумасшедший! – крикнул я.
– А ты что, нормальный? Твоя мать – массажистка, а ты всем рассказываешь, что она врач, получивший образование в Париже. И все тебе верят. Не выдумывай. Финн. Это они сумасшедшие, а не мы с тобой.
– Я все рассказал Майе.
Но он не испугался.
– Неправда. Она позвонила мне из аэропорта и рассказала, как ты убеждал ее в том, как мне было тяжело, когда я покрывал свою мать. С твоей стороны очень умно было сделать вид, что ты беспокоишься обо мне. Ты как бы готовил ее к тому, что я могу покончить с собой, нагнетал обстановку. Так ведь? Я все правильно понимаю?
Майя пообещала мне, что не будет звонить брату.
– Пошел ты!
– Ладно, хватит об этом. Слушай, мне хочется, чтоб ты знал, как мы до этого докатились. Не подумай, что я в восторге от того, что происходит. Ты мне всегда нравился. Да и сейчас нравишься. Но потом, когда выяснилось, что дедушка дал тебе пленку, чтобы ты проявил ее… Видишь ли, ни я, ни моя маменька и понятия не имели, что в доме установлена видеокамера. Теперь ты понимаешь, что я был просто вынужден что-то предпринять?
– Я ее не проявлял. Она находится за трубой с горячей водой в моем туалете. Можешь ее забрать.
– Забрать? А она что, принадлежит тебе? Ну что ж, спасибо. Теперь я знаю, где ее искать. – Он прижал дуло пистолета к моему лбу. – Ты сам виноват, Финн. Зачем ты стал подлизываться к деду? Зачем ты предложил ему проявить пленку? В старые добрые времена он бы никогда не стал якшаться с такими прощелыгами, как ты и твоя мамочка. Но теперь он постарел и стал сентиментальным. Он готов проглотить все, что ему скармливают. Поэтому мне так легко удалось обдурить его в ту ночь, когда я тебя поимел: я просто подложил таблетку со снотворным к остальным его лекарствам. Предложил ему молоко и печенье. Старый хрен так и не понял, что той ночью меня в доме не было. Он мирно посапывал, пока мы с тобой… как бы это выразиться? В антропологии это, кажется, называется «первый контакт».
Брюс оторвал пистолет от моего лба и с задумчивым видом почесал им подбородок.
– Я вовсе не хотел, чтобы все обернулось именно так. Мне было ясно, просто так вы с мамой не уедете, но я был уверен, ты не сможешь сохранить свой секрет в тайне. Вот я и решил намекнуть тебе, что вам пора сваливать отсюда. Понимаешь, Финн, приходится признать – обычный ребенок, которого жестоко избили, а потом изнасиловали, не сможет не поделиться этим со своей матерью. Иначе у него случится нервный срыв. Так что сначала я даже подумал, будто тебе понравилось то, что я с тобой сделал. Но потом, когда я увидел, как ты со своей мамусень-кой из кожи вон лезешь, чтобы тебя приняли в престижную школу и разрешили снимать дом за доллар в год… Теперь ты возвращаешься домой, вооружившись пистолетом… Ненавижу избитые фразы, но некоторые из них очень точно описывают ситуацию: то, что тебя не убивает, делает тебя сильнее.
В голове у меня все еще звучали его слова: «избили, а потом изнасиловали».
– Но зачем ты…
– Ну же, скажи это вслух. Финн! Тебе сразу станет легче. Зачем я тебя трахнул? – Брюс уставился на меня, чтобы насладиться тем, как на меня подействовали его слова. Но мне было все равно: он не мог унизить меня еще сильнее. Он быстро продолжил: – Вообще-то, я планировал только избить тебя, чтобы напугать. Но потом, когда увидел тебя, такого беспомощного, даже более беспомощного, чем сейчас… Ты лежал там без сознания, на голове у тебя был мешок… Я мог делать с тобой все, что мне в голову взбредет, и мне действительно захотелось узнать, на что это похоже. Понимаешь, всем интересно узнать, что это значит – делать только то, что хочешь. Но немногие готовы идти до конца. Взять то, чего тебе хочется, и не
