Вария, сосредоточенно трудившаяся над ее ногами, не ответила, и спартанка сказала:
— Я мечтаю отомстить и совсем не хочу, чтобы его просто казнили! Афина будет на моей стороне. Я одержу победу. Мой последний удар пронзит ужасом сердце Сорины.
Лисандра немного помолчала, соображая, стоит ли излагать девочке самые заветные и не особенно внятные мысли. На миг ей стало стыдно, однако подспудная нужда открыть кому-нибудь сердце все-таки победила.
— Теперь я понимаю, что это самое важное.
— Перевернись, — велела Вария.
Девочка умастила бедра Лисандры и спросила:
— Ты о чем?
— Я не вполне убеждена, что сумею выиграть у Сорины, — тихо, ответила спартанка. — Мало ли что я говорю. На самом деле я совсем не так уверена в себе, как следовало бы. Каждой из нас очень даже есть за что драться. Я не сомневаюсь в своем искусстве, но ее жажда победы ничуть не меньше моей. Может, я моложе и в чем-то сильней, но она — Гладиатрикс Прима, ни разу не побежденная. У нее огромный опыт, который может сказаться.
— Что за глупости, — упрекнула Вария. — Была она когда-то великой, да вся кончилась. Ты победишь!
Лисандра пропустила мимо ушей высказывание девочки, полное слепой веры, и продолжала:
— Если я побью Нестасена, то у меня уже не будет сомнений в том, что я сделаю следующий шаг и одержу победу над ней. Поэтому в первую голову мне надо непременно выйти против него. Тогда у меня вырастут крылья. Победить его — это сейчас для меня все. Побить Нестасена — и Сорина сразу станет в два раза меньше, в смысле, вот тут. — И она постучала себя пальцем по лбу.
Вария пожала плечами.
— Не пойму, о чем ты так переживаешь, — сказала она. — Он уже все равно что мертвый. На арене еще не бывало такой гладиатрикс, как ты. Ты — лучшая с самого начала времен!
— Ну да, — ответила Лисандра больше по привычке, нежели убежденно. — Я, наверное, и правда взялась глупости городить.
Ей и самой очень хотелось бы верить в это.
LI
— Не делом ты занимаешься, — утирая рот от пивной пены, проговорил Катувольк.
— Нет, это ты неизвестно чем занят, — ощетинилась Сорина. — Ты тренируешь ее!
— Лисандре необходима помощь, чтобы справиться с Нестасеном, — серьезно ответил молодой галл. — К этой схватке только я могу худо-бедно ее приготовить.
— Верно, — сказала Сорина. — Но, помогая ей, ты, возможно, тем самым готовишь мое поражение. Ты делаешь ее все быстрей и сильней, чтобы дать ей возможность противостоять силе мужчины. Так что ты сам вынудил меня упражняться с Нестасеном. Если я и вправду собираюсь ее убить, то мне нужны все те качества, которыми, благодаря тебе, обладает она!
— Может, и так. — Катувольк передал дакийке бурдючок с пивом. — Но это ведь не главная причина, верно? Тебе гораздо важнее вывести ее из равновесия.
— Да, не без этого, — кивнула Сорина. — А что такого? Ей можно строить против меня козни, а мне против нее — нельзя? Пусть знает, что меня так просто не проведешь. Не одной ей можно в игры играть.
Катувольк чуть помолчал, потом спросил:
— Неужели ты не могла найти другого напарника для учебных боев? Кругом уйма гладиаторов. Ни один не отказался бы тебе помочь.
— Это так, но я уже выбрала Нестасена. О причинах мы уже говорили.
— Он ведь изнасиловал ее, Сорина! То, что ты делаешь, бесчестит тебя!
— Честь, Катувольк?.. — Ореховые глаза амазонки так и сверкнули. — Она умерла вместе с Эйрианвен, а может, и раньше, когда я стала рабыней. Эта самая честь воскреснет не прежде, чем Лисандра будет мертва, а Эйрианвен — отомщена. Остальное не имеет никакого значения.
— Неужели ты думаешь, что британка одобрила бы твои дела? — с нескрываемым отчаянием проговорил Катувольк. — Нравится тебе или нет, а ведь она любила Лисандру.
— А я любила ее, — вспыхнула гневом дакийка. — Она мне как дочь была, Катувольк! Эйрианвен умерла — и у меня будто часть сердца откроили! Ты представить не можешь, что я пережила! Ну да, удар нанесла я, но ее кровь — не на моих руках. Лисандра! — Сорина выговорила это имя с такой жгучей ненавистью, что у Катуволька мурашки побежали по спине. — Всюду она!.. Пока не появилась эта спартанка, мы были счастливы, насколько это возможно в местечке вроде нашего луда. Мы с тобой очень дружили. Себе-то не соврешь, Катувольк, наша дружба стала не та, что когда-то! Эйрианвен была жива… Все стояло на своих местах, было правильно. Даже Нестасен!.. — Сорина воздела руки. — Сколько лет он провел в луде, и никогда ничего! Да, он всегда был жестоким, но никого не насиловал! Вообще пальцем не трогал! Явилась эта спартанка, и его как подменили. Она ведьма, Катувольк! Где ни пройдет — всюду ненависть и смерть! Снаружи вся такая целомудренная и отстраненная, а тело свое демонстрирует будь здоров как, утверждая, что это якобы естественно! Помнишь, как ты сам попал в ее сети? Бальб исполняет каждую прихоть этой девицы! Палка — прикинь, даже Палка! — и тот ее полюбил!.. К кому он когда вот так относился?.. Лисандра постоянно творит свое ведовство, и добром это не кончится. Я убью ее, пока она не погубила всех нас.
— Женщина, ты спятила от ненависти, — сказал Катувольк. — Ты не совладаешь с Лисандрой, потому что ненависть туманит твой разум!
Сорина вскочила со скамьи.
— Не смей так говорить! — срываясь на визг, закричала она ему прямо в лицо. — Я ее уничтожу, рассеку на части и выкупаюсь в ее крови!
Молодой галл даже попятился. Глаза дакийки полыхали безумием. Разговаривать с ней, как ни печально, было больше не о чем. Огорченный наставник повернулся и собрался было идти.
— Катувольк!
Он глянул через плечо. Сорина поймала его взгляд и не спеша, этак с расстановкой, плюнула наземь.
— Ну и отправляйся… к этой. Между нами все кончено.
— Между нами все кончилось уже очень давно, — ответил он тихо. — Сорина мертва. Как и честь, она умерла вместе с Эйрианвен и сама того не заметила. Я только теперь это понял.
— Ты тоже умер для меня! — пылая гневом, бросила дакийка и, не дожидаясь ответа, зашагала прочь.
Аттал отчаянно зевал. Македонец успел устать, а его стража все не кончалась.
«Впрочем, на Бальба работать все равно здорово, — подумал он. — Платят неплохо, а опасности никакой. Уж всяко лучше, чем принимать присягу легионера или таскаться с городской стражей по грязным заулкам, кишащим лихими людьми».
Но и на непыльной службе у Бальба случались не очень радующие моменты. К примеру, сейчас Аттал стерег дверь, за которой спал тот чернокожий гигант, Нестасен. Вот ведь злобный сукин сын. Лисандра, ясный пень, сама далеко не подарок, но то, что он над ней учинил…
Стоя в одиночестве, Аттал время от времени косился на дверь каморки, где помещался нубиец, и ему было не по себе.
«Лисандра успела стать сущей любимицей толпы, — размышлял македонец. — Вот так и припомнишь, что именно я самым первым заговорил с ней, и она еще поиздевалась над моей корявой латынью. Мне надо было еще тогда догадаться, насколько она непохожа на всех остальных. Да уж, если хоть одна женщина на свете способна одолеть налитого силой мужчину, так это Лисандра. Баба с яйцами, иначе не скажешь. И
