А Телемах продолжал:
— Бальб не жестокий человек, но он делает деньги на людских жизнях. Таково уж его ремесло. К рабам же у любого из нас отношение в какой-то мере двойственное. С одной стороны, без рабства никак, оно есть и будет. А с другой — после того, как мы познакомились и стали друзьями, думать о тебе как о невольнице я уже не могу. — Он вздохнул. — Как же я не хочу, чтобы ты когда-нибудь пала на арене.
— Вот уж этого можешь не бояться, — усмехнулась Лисандра. — Меня не так-то просто убить. Я очень искусна в бою. Пусть первые напутствия ты давал за деньги, но они действительно развеяли тьму. Ты заставил меня понять очень многое.
Она подумала и добавила:
— Поэтому-то я сплеча и не рублю, если ты заметил. Кроме того, я рабыня лишь по названию. Знаешь, когда тысячная толпа рвет глотки, выкрикивая твое имя, трудновато воспринимать себя как бесправную вещь.
Телемах улыбнулся в ответ, и ей показалось, что эта улыбка была окрашена грустью.
Бальб шлет мне письма, спрашивая, как твое здоровье и что у тебя на уме, — сказал он Лисандре. — До нынешнего момента я его не особенно обнадеживал, но теперь вижу, что ты исцелилась и телом и духом.
— Так и есть, Телемах, — кивнула Лисандра. — Настала пора вернуться туда, где я должна быть.
— Я буду скучать по тебе, — сказал Телемах.
Это прозвучало очень искренне и потому понравилось ей.
— Ты так говоришь, словно мы навсегда расстаемся, — растроганно и оттого резковато проговорила воительница. — Луд не тюрьма, а я в ней не узница. Ты сможешь навещать меня, когда пожелаешь. Может, мне даже позволят одной покидать школу, поскольку, живя здесь у тебя, я вроде бы показала, что мне следует доверять. — Она улыбнулась. — Никуда не сбежала, чтобы начать новую жизнь.
— Но ты останешься, пока мы с ланистой не спишемся касательно твоего возвращения?
— Конечно, — кивнула она. — Надо же предупредить людей, что я уезжаю. Если однажды я просто закрою за собой дверь, то они почувствуют себя брошенными…
— Какая забота, — беззлобно поддел ее жрец.
Лисандра не осталась в долгу.
— А ты, я смотрю, очень разочарован. Еще бы, я уеду, и храмовые сундуки уже не будут ломиться так, как сегодня. Надеюсь, это убеждает тебя в великом преимуществе нашего спартанского образа почитания богини!
— Ничто так не радует сердце, о жрица, как проповедь самопожертвования и строгой умеренности, — торжественно проговорил Телемах. — Увы, я предпочитаю держаться чуть более широкого взгляда на вещи, даже имею смелость полагать, что за пределами Спарты твой подбор тем для службы кому-то может показаться скучным, пресным и даже высокопарным!
Лисандра расправила плечи, в ее глазах искрилось веселье.
— Высокопарным! — передразнила она. — Да неужто ко мне можно применить такое слово? Что за чушь ты несешь, афинянин! Когда это мы, спартанцы, могли тягаться с вами в том, в чем ваша хилая демократия достигла небывалого совершенства?
Телемах расхохотался, а за ним и она. Давным-давно он не видел Лисандру такой открытой, радостной — и наслаждался этим моментом.
— Пойдем, — предложил затем Телемах. — Давай погуляем и выпьем где-нибудь в городе.
— С удовольствием, — отозвалась Лисандра.
XXXVIII
Забирать Лисандру явился Катувольк. Она видела, что ему было очень не по себе. Не зря же он переминался с ноги на ногу, всячески избегая встречаться с ней взглядами.
«Еще бы! — сказала себе девушка. — Вспоминает небось, как вел себя со мной, за что и был наказан зрелищем моих смертных мук. Ну и поделом!»
Отъезд из Галикарнаса прошел так, что лучшего и пожелать было нельзя. Эллинская община едва не в полном составе явилась проводить свою жрицу. Ей наперебой желали доброго пути, дарили подарки. Иные из вещиц были ценными и полезными, иные не очень, но она все принимала благодарно и благосклонно. Катувольк только поспевал грузить подношения в открытую повозку, в которой они собирались ехать назад в луд.
Жрец Телемах тепло обнял ее на прощание, пообещал вскоре приехать. Лисандре показалось, что он моргал несколько чаще обычного. Она надеялась, что он говорил от чистого сердца. В глубине души спартанка была бесконечно благодарна ему за помощь и дружеское участие. Вот уже дважды в тяжелые дни он подставлял ей плечо, в первый раз, правда, за деньги, в чем и сознался. Теперь же его подвигла на это искренняя забота о ней. Девушка была не готова чтить его как отца, но вот то, что в Галикарнасе у нее с некоторых пор обитал старший брат, сомнению, кажется, не подлежало.
Наконец возок двинулся в путь извилистыми улочками города, провожаемый многоголосым «А-хил- ли-я, А-хил-ли-я!», долго раздававшимся позади. Катувольк точно на иголках сидел, тем самым доставляя Лисандре мстительное удовольствие. Первое время она с ним и не очень-то заговаривала. Для этого ей даже не требовалось особых усилий. Когда того требовали обстоятельства, девушка могла и умела быть замечательно красноречивой, однако спартанцы испокон века славились вошедшим в пословицу немногословием. К нему-то она теперь и прибегла, к тому же весьма сомневалась в том, что Катувольк вообще способен порадовать ее разумной беседой.
«Наверное, меня вконец избаловало пребывание в обществе соплеменников-эллинов. Взять хоть Телемаха. Он всего лишь афинянин, но можно ли равнять наши разговоры с пустопорожней болтовней луда!»
Несколькими часами позже, когда Галикарнас уже таял в дымке у них за спиной, Катувольк наконец нарушил каменное молчание:
— Я хочу попросить прощения. Я был не прав.
Лисандра повернулась к нему и сказала после некоторой паузы:
— Да, это так.
Она не видела никакого смысла являть великодушие, которого он не заслужил. Провинился, теперь пусть помучается. Спартанка молчала и мерила его самым ледяным взглядом.
Молодой наставник прокашлялся.
— Я не должен был так вести себя с тобой после… того нашего объяснения. Мне следовало поверить тебе на слово и не искать скрытых причин. Просто твой отказ тогда меня сильно задел, хотя теперь-то я понимаю, что ты была кругом права.
— Вот и надо было меня с самого начала послушать, — согласилась Лисандра. — Тем более что задевать твои чувства я совсем не хотела.
— Теперь это мне тоже понятно. — Рыжий галл пожал широченными плечами. — Жаль, тогда у меня в мыслях полный раздрай был.
— Верно замечено, — подтвердила Лисандра.
Катувольк залился краской, и девушка решила смягчиться, может, даже чуть раньше, чем следовало бы.
— Ладно, это дело прошлое, — сказала она. — Давай просто все забудем и станем жить дальше.
Наставник испытал явное облегчение и даже отважился робко улыбнуться спартанке.
— Ну а ты сама как себя чувствуешь… после всего, что стряслось?
Лисандра отвела глаза и стала разглядывать пыльный пейзаж, расстилавшийся до горизонта.
— Чувствую себя очень разгневанной и беспомощной, что мне на самом деле не свойственно, — проговорила она погодя. — Я не смогла отбиться, остановить их, вообще ничего не сумела им противопоставить. Их все еще не поймали, так ведь?
— Нет, — сказал Катувольк. — Хотя и прилагали к тому все усилия.
