знаю как, но я понял, что она боялась за меня. Алена подошла ко мне взяла за руки и не дала закрыть лицо. Громко с расстановкой она задала вопрос, и на этот раз ей удалось пробиться к моему сознанию.
— Где Алексей Федорович?
— Его нет — ответил я.
— Как нет? Куда он делся? — ее глаза округлились, а на лоб упала прядь светло-русых волос.
Что-то новое увидел я в ее лице. Не только трогательное сочетание ясности мышления с почти детской наивностью, но и что-то еще. Она всегда считалась одной из самых симпатичных девушек в классе. При этом Алена редко пользовалась косметикой и никогда не одевала дорогих и вызывающих нарядов. Теперь, когда весь мир рушился, а от смерти нас отделяла только железная дверь и десять литров воды, я почувствовал, насколько притягательна ее естественная красота.
— Вот так — нет. Допил коньяк и вышел во двор — ответил я на ее вопрос.
— Как вышел? Он же…
Она все поняла. На глазах Алены навернулись слезы, и она опустила голову вниз. Ее волосы, спадающие ниже плеч, закрыли лицо. По тому, как она всхлипывала, и как содрогалось ее тело, было не трудно понять, что она плачет. Чтобы хоть как-то поддержать и успокоить, я обнял ее за плечи и погладил по голове, как ребенка, которого у меня нет, и как показали последние события к счастью.
В комнату как фурия, с вопросом: — «Что вы тут делаете?» влетела Маша. Оценивающим взглядом она посмотрела на происходящее и как-то недобро усмехнулась. Каким-то шестым чувством я понимал, что по большому счету ей теперь все равно. Даже, если бы Маша застала нас в постели, то не стала бы закатывать истерику. То, что она сейчас делала, и как пыталась себя вести, всего лишь сила привычки.
— Алексея Федоровича больше нет — сквозь слезы сказала Алена.
Словно просвечивая рентгеном, Маша осмотрела всю комнату, не пропустив ни малейшей детали. Затем так же внезапно, как появилась, развернулась и вышла, хлопнув дверью. Я не попытался пойти за ней и поговорить. Сейчас из-за того, что мы все переживали, из-за той безвыходной ситуации, в которой оказались, когда страх ненадолго отступал, все вещи и явление становились прозрачными и легкими для понимания. Я понимал, что наша связь с Машей потеряна навсегда, а точнее та видимость связи, которую мы поддерживали несколько лет нашего знакомства и год супружеской жизни.
— Как говориться — война войной, а обед по расписанию! — проговорил Игорь с набитым ртом.
Переодевшись в мои брюки и рубашку, Игорь выбросил в окно свой деловой костюм, от которого пахло хуже, чем от помойки. Сейчас он выглядел бодро и не потерял здорового аппетита. Расценив молчание, как одобрительный ответ на свой вопрос, можно ли съесть порцию тестя, Игорь принялся уплетать кашу с тушенкой. Маша вообще не вышла на кухню, когда ее позвали. Алена ела понемногу, не спеша, а вот в меня еда совсем не лезла. Прожевав немного каши, я сидел и тоскливо разглядывал содержимое своей тарелки.
— Надо поесть — сказала Алена, обращаясь ко мне. — Хотя бы чуть-чуть.
С этими словами она взяла мою ложку, набрала ей каши из тарелки, подцепив кусочек мяса, и поднесла к моему рту. В этот момент, повинуясь своему женскому чутью, на кухне появилась Маша. Она вошла с таким видом, как будто знала, что увидит и пришла только для того, чтобы лишний раз подтвердить свою правоту.
— Да, да покорми его с ложечки — ядовито прошипела Маша. — Можешь еще, и спать рядом с собой уложить, я не против!
В этот раз жена не ушла в спальню, а остановилась, ожидая ответной реакции, но реакции не последовало. Мне уже было все равно. Безразличность ко всему, такая же, какую я видел в глазах дяди Леши, охватила и меня. Сейчас я сидел и думал только о том, что тесть мог бы подумать о других и оставить мне немного коньяка. Хотелось напиться уснуть и никогда не просыпаться.
Игорь, отвернувшись к стенке, попытался скрыть свой смех, но у него этого не получилось, и он перестал делать вид, что серьезно воспринимает происходящее. Алена недоумевающее смотрела на Машу и никак не могла понять, как ее желание помочь ближнему, может осуждаться.
— Что ты глазенки свои вылупила? — напала Маша на Алену, видя что от меня ждать нечего. — Дура праведная! Если бы не занималась всякой ерундой, уже давно бы могла мужика нормального себе найти!
Как говорила Аленина мама их семья — это семья православных христиан. И Алена с детства воспитывалась в этой традиции. Не пила, не курила, с молодыми людьми общалась, не подпуская их к своему телу. В конце 11 класса в школе ходил шутка, что тому, кто захочет затащить Алену в постель, придется на ней жениться.
Конечно же, она была далеко не единственной целомудренной старшеклассницей, что не могло не радовать православных христиан. Но молодые люди, ухаживавшие за ней, узнав о ее отношении к сексу и о том, что она по воскресеньям с матерью ходит в церковь, поднимали гораздо больше шума, чем обычно в таких случаях. В итоге никто из одноклассников и позже однокурсников не пытался заводить с ней романтические отношения. Пару раз, я встречал ее во дворе с ухажерами, провожавшими ее до подъезда. На моих глазах их вечер заканчивался безобидным поцелуем в щеку.
Похоже, что она так и не нашла человека, который бы понял или хотя бы попытался ее понять. И судя по творящемуся вокруг хаосу, так никогда и не найдет. Сейчас глядя на Алену, я надеялся только на то, что когда придет время, а оно по моим ощущениям должно прийти очень скоро, то Бог, в которого Алена верила, сделает так, чтобы ее жизнь окончилась быстро и без мучений.
А вот у Алены, похоже, имелось совсем другое, отличное от моего мнение. Она не собиралась умирать. С внезапно вспыхнувшим внутри меня, интересом глядя в ее глаза, я видел веру, которой была наполнена ее душа и надежду, которой жило ее сердце. Многое бы отдал за то, чтобы узнать, откуда она брала силы, чтобы поддерживать в себе эти чувства в данных обстоятельствах.
Алена почувствовала мой взгляд и, оставив Машу ее демонам, посмотрела мне в глаза. Какая-то странная и непонятная искра передалась мне от этой девушки, и ее хватило, чтобы зажечь во мне первобытный огонь. Именно огонь, потому что чувство, которое пробуждаясь, вызывал усыпленный до этого момента отчаянием инстинкт, обжигало меня изнутри.
Это был первобытный, самый основной инстинкт, который не то чтобы кричал, но твердо и уверенно говорил, что я должен выжить. Это то, что делает особь мужского пола не просто самцом, а мужчиной. Сознание того, что нужно жить, не смотря ни на что. Жить, чтобы оберегать и защищать тех, кто рядом с тобой. Преодолевая последствия любых стихийных бедствий, вгрызаясь в горло любого, кто захочет причинить вред близким. На минуту, я даже испугался, что стал жертвой вируса, но убедившись в том, что Игорь, Маша и Алена не вызывают во мне аппетита немного успокоился.
— А ты что сидишь, как баран? — крикнула мне в ухо Маша и ладонью толкнула мое лицо.
Это был не удар, и не затрещина, а просто толчок, но этого вполне хватило для того, чтобы огонь, зародившийся у меня внутри, вырвался наружу. Я вскочил, схватил Машу за руки и толкнул ее на пустую, специально для нее приготовленную, табуретку рядим с холодильником. Маша испугалась, и чуть было не свалилась на пол, но удержалась и, глядя на меня с удивлением, затихла.
— Замолчи, дура — прикрикнул я на нее. — Не одной тебе тошно! Никто здесь ни рядом, ни по отдельности спать не будет.
— Это как? Объявим неделю бессонницы? — продолжал веселиться Игорь.
— Думаешь, у тебя есть эта неделя?! — задал я встречный вопрос.
Игорь вернулся из сытого веселья в реальный мир и хотел, что-то мне сказать, но за окном послышался шум и все, кто был на кухне, перегнувшись через стол, посмотрели в окно. Зрелище, которое предстало перед нами, сочетало в себе уже давно устоявшийся порядок вещей вперемешку с напоминанием
