Сейд. Джихад крещеного убийцы

новые, неожиданные пути к почестям, славе и богатству, к коим должно стремится каждому благородному шевалье, в чьих жилах течет французская кровь! За то время, что провел я в пустынях Синайских, в самом Иерусалиме, под началом благороднейшего из мужей, покойного ныне сенешаля, а также волею Судьбы и под покровительством Господа нашего Христа проведя немало месяцев в почетном плену у благороднейшего из сарацин, коего здесь именуют Львом Пустыни, я не только познал множество нового, укрепил свой дух, веру и рыцарские качества, но и стал свидетелем и участником событий, кои, несомненно, окажут свое влияние на судьбы королевств и откроют роду Де Бурдейль дорогу и к почестям, и к славе, и к богатству.

К слову о богатстве – за это время мною уже обретено золота, каменьев и ценностей различных довольно, чтобы обеспечить Вас и себя безбедным существованием при дворе в Париже на долгие годы. Всё это добыто мною не грабежом и разбоем, что стало привычным источником наживы для многих рыцарей в этой жестокой войне, но праведною службой и исполнением повелений господина моего сенешаля, чью последнюю волю я исполняю и поныне. И, воистину, видится мне влияние длани Господней на то обстоятельство, что за продолжение этой службы уже умершему моему господину, платят мне те, кто повинны в смерти его, враги и сарацины, а именно – сам Лев Пустыни, тот, кого именуют также Саладином, что по-сарацински значит «праведный из магометан». Ибо за то, чтобы исполнить последнее приказание Его Высочества, герцога Бретани и господина моего сенешаля, уплатил мне сей благородный сарацин много золота, а также тканей дорогих, шелковых, подарил породистого скакуна лучших статей из своих конюшен, присовокупив к вышеописанному поручительские письма к торговым домам иудеев, находящихся в больших городах на всем пути до Константинополя, и кои без проволочек можно обращать в золото и товары различной ценности.

Все блага эти достались мне, поелику сопровождаю я в земли Франции некую галантную даму, зачавшую и родившую дитя от самого принца Франции и господина моего сенешаля. Как Вы, матушка, несомненно поймете, ибо дама Вы благоразумная, это дитя мужеского пола также находится под моей опекой, и по праву своей крови является возможным соискателем трона французского, что при определенных раскладах сил и политических партий при дворе способно сослужить роду Де Бурдейлей хорошую службу. Упоминая галантность матери этого дитяти, не могу не отметить, что помимо выдающейся красоты и воли, поистине она – одна из самых живых по своей натуре женщин, что я встречал в своей жизни... после Вас, конечно же! Она отличается от прочих дам, сопровождавших наше воинство, умом, обходительностью и даже некоторой изысканностью манер, что позволяет мне предполагать невероятный успех, ожидающий ее как при дворе, так и во всем парижском обществе. И при Вашей, матушка, смекалке и галантной натуре, да под Вашим покровительством, думаю, этот успех будет обращен на пользу семейству Де Бурдейль, кое и в годы оные, верую я, будет увековечено и прославлено благодаря галантным дамам, но ныне существует лишь в лице Вас, при скромном участии Вашего любящего сына, преданного Вам и королевской семье, шевалье Де Бурдейля.

Post Scriptum. Бесконечно радуюсь я тому, что Вы, матушка, не в пример многим прочим дамам высшего света, не брезговали грамотой и за прочтением письма моего не обратитесь ни к кому, но, будучи, как я писал выше, дамой благоразумной, письмо сие сожжете. Надеюсь также, что покровительство и дружба некоего высокородного герцога, не слишком пользовавшегося благосклонностью Его Величества короля, но не обделенного благосклонностью Вашей и желавшего укрепить свое положение в Париже, всё еще не оставили Вас. И, если сочтете возможным, хотел бы просить Вас обратиться к нему за помощью в охране моих подопечных, лишь прибудем мы на земли Франции, ибо верных ему рыцарей у него достаточно, как и денег, и думается мне, он оценит возможность оказать покровительство одному из возможных наследников Короны. Бесконечно уповаю на Вашу галантность и благоразумие. Поручаю письмо это торговцу-иудею, что спешно следует из Иерусалима в Испанию и непременно пройдет через земли Франции, по своим делам заглянув в Париж и поклявшись не только мне, но и самому Саладину в том, что письмо это будет доставлено Вам лично в руки. Я же выйду в путь через месяц, как только в Александрии соберется караван паломников, возвращающихся в Европу из Святой Земли...»

V. АРПЕДЖИО – ОРЕЛ ДВУГЛАВЫЙ

Двуглавый орел на знамени правителя как будто танцевал под звуки флейты и тамбурина в руках смуглых музыкантов-семитов, сопровождавших Повелителя Двух Морей с гостями в этой прогулке по Аланийской бухте. Одна голова орла была повернута вроде как в правильную сторону, к морю Белому, которое уже de factum находилось под контролем повелителя турков-сельджуков, вторую же игривый ветер, изгибая стяг, колыхавшийся над триремой, всё клонил в сторону мягкого розового средиземноморского заката, к морю Греческому, куда корабли «Опоры ислама» в землях Малой Азии уже добрались, однако еще сталкивались порой с незначительным сопротивлением флотилии византийцев. Видимо, ветер был в курсе тайных чаяний этого умного и решительного человека, гордившегося собой... вполне заслуженно.

Башня, сложенная из красного кирпича, была построена им, как и верфи, начинавшиеся сразу за этой башней, как и сама аланийская крепость, к которой вела широкая фортификация, змеей восходящая на вершину горы... Да и сам город был переименован после завоевания в его честь в Алайе, ибо назывался ранее Калонорос и входил тогда в Киликийское царство. Минареты небольшой суннитской мечети внутри крепости возвышались над всем городом, ставшим оплотом власти сельджуков над Средиземным морем, утверждая – Всевышний опекает эту власть. Возможно, думал гость правителя, смуглый человек с глазами, подобными плодам оливы, именно им суждено стать истинным оплотом ислама в будущем, перехватив зеленое знамя из рук бедави, чей халифат явно не справился с крестоносцами... не защитил эхли-муслим от варваров, извративших учение Исы. Турки – когда-то кочевники, как и бедави, становятся настоящими хозяевами землям, что попадают под их власть. Нет, они берут эту власть – мечом, как и должно брать ее, но затем... Затем они начинают строить! Строят дороги и крепости, верфи и корабли, настоящее регулярное войско, не из наемников, но из самой нации, превращающей ее в одну большую армию... Ремесло, земледелие и торговля предоставляются всем прочим, христианам и иудеям, армянам и исавритам, грекам и многим другим племенам, коих множество на берегах Белого моря, как они именуют Средиземное море у своих... теперь уже – СВОИХ – берегов. Военная наука и кораблестроение, исследования в области баллистики и медицины – достояние только эхли-муслим, турков и тех из арабов, что принесли им учение Пророка, да славится имя Его, и остались с ними... Сюда крестоносцы даже не смеют сунуть свой нос – знают, что нет флота, способного противостоять сельджукскому, и не успеют они даже приблизиться к бухте, как либо будут потоплены, либо захвачены воинами, рассекающими море на необычных судах... Кстати, также изобретенных этим вот человеком, заслуженно занимающим место правителя этих могучих людей... их гостеприимного хозяина...

Христианин с внешностью бедави и христианка в одеяниях монашки Ордена Святой Магдалины, которых сопровождал огромный молчаливый египтянин, – более необычных гостей даже он сам не мог бы представить. Но вот они – монашка, чей взгляд пуст и наполняется странной нежностью только тогда, когда она украдкой глядит на молодого бедави... Египтянин, намертво сцепивший пальцы огромных рук, плечи туго стянуты железными браслетами, карие глаза полны ночной тьмы, и закатное солнце бликом цвета засохшей крови метит коричневый, гладко бритый череп... Все трое – вместе, и в то же время каждый сам по себе... И словно отдельно не только от своих спутников, но и от всего мира – тот, кто назвался Сейдом, однако носит на теле христианский крест.

Он сидит у кормы, глядя на крепость, и глаза его – словно не человеческие, но птичьи... Такой взгляд должен был бы быть у орлов, но орлов Правитель Двух Морей никогда не видел, разве что на собственном знамени, которое для него придумал и нарисовал воин-черкес, прибившийся к его армии после союза с племенем огузов, чьи поселения в Торосских горах появились издавна, со времен, когда на далеком Кавказе многие из них были вынуждены бежать от кипчакских орд с другого берега Хазара... а вот беркутов охотничьих... да, вполне сопоставимо! Гость был похож на усталого беркута. То, что он назвался христианином, несколько смущало султана сельджуков – уж слишком хорошо он разбирался во всех обычаях и законах, которым следуют эхли-муслим, идущие путем Сунны Пророка, да славится имя Его... А то, что он путешествовал с монашкой... к тому же из Ордена, который назывался именем святой, некогда бывшей распутной женщиной, согласно их же христианской Книге... Всё это ввергало султана сельджуков в изумление, и потому он желал знать... Желал знать как можно больше о тех, в ком видел своих врагов. И понимал, что более всего он сможет узнать, если эти двое будут доверять ему. Египтянина сельджукский владыка в расчет не принимал, считая его слугой, нанятым, скорее всего, для охраны. Хотя на богатых