– Не расползайтесь! Вы потеряетесь! Вы пропадёте! Вас поймает кот! Вас съест воробей!
Возня не прекращалась до самого утра, а утром оказалось, что дом полон маленькими сороконожками. Они были необыкновенно подвижные, очень симпатичные, с блестящими глазками и пухлыми младенческими ножками. Наконец-то удалось разглядеть как следует и самоё Марью Семёновну, которая до этого момента и носа не высовывала из своего угла. Она оказалась простоватой робкой особой, к тому же довольно неповоротливой, несмотря на все свои многочисленные ножки. Теперь ей приходилось носиться по всей комнате, собирая деток в кучу. Время от времени раздавался чей-нибудь оглушительный рёв. Они были ещё глупенькие, постоянно падали, ушибались, где-то застревали. Один малыш залез на циферблат сломанных часов-ходиков, уцепился за минутную стрелку, и часы вдруг пошли, к восторгу малыша. Он целый час катался на минутной стрелке, прокрутился полный оборот, а потом одна из его ножек застряла между стрелкой и циферблатом, и он поднял дикий рёв. Марья Семёновна впала в панику, кинулась на стену, но никак не могла взобраться, несколько раз падала со стены.
Когда Антверпен подлетел к часам, чтобы снять малыша, она заорала не своим голосом, испугавшись, что воробей склюёт её непутёвого сыночка. Малыш при этом, не замолкая ни на минуту, орал тонким голосом.
Только утешили одного, как второй провалился в щель между половыми досками, и Михееву пришлось его оттуда выковыривать длинными когтями. Одна парочка не переставая колотила друг друга. Четверо самых рослых затеяли на столе играть в футбол сухой горошиной и гоняли её до тех пор, пока один дурачок не свалился со стола и не сломал сразу четыре ножки. Пришлось его лечить Васиным соком. Надо сказать, что Вася и прежде был безотказен, по первой необходимости предоставлял свой толстый лист для медицинских целей, но с тех пор, как у Марьи Семёновны появились дети, ему всё чаще приходилось расставаться с листочками.
От этого детского сада все сбились с ног, а у Васи даже начались головные боли. Правда, он точно не мог сказать, где именно голова у него находится. Где-то в районе верхних листьев.
Малыши быстро съели всё съедобное, что обнаружили в доме, и вопили от голода. Марья Семёновна оказалась совершенно не приспособленной к жизни: прежде у неё никогда не было детей, и она не знала, как и чем их кормить. Михеев схватил бидон и побежал за молоком – неизвестно куда. Уходя, он проворчал:
– Я бы лишил её материнства! Какая беспомощность! Безобразие!
Часа через два он пришёл, страшно усталый, весь в пыли, но с полным бидоном молока. Он налил молоко в блюдечко, и малыши накинулись на еду, отталкивая друг друга ногами.
– А ну по очереди! – прикрикнул Михеев. Как ни странно, малыши его послушались. Марья Семёновна смотрела на кота с восхищением, потом подошла к нему и тихо-тихо прошептала:
– Большое вам спасибо, Михеев, вы меня так выручили! Я и не знала, что вы такой добрый. Я вас всегда так боялась.
И заплакала. А Михеев отвернулся и пробормотал в сторону:
– Да ничего, ничего, пустяки. Я детей люблю. У меня у самого было такое тяжёлое детство, – и вздохнул.
Маленькие сороконожки немедленно вылакали всё молоко, животы у них раздулись, ножки ослабели, и они вповалку заснули тут же, около блюдечка.
«Ну, просто как котята», – подумал Михеев.
Глава 7
В домике опять началась совершенно новая жизнь. Михеев нанялся охранять амбар от мышей в соседней деревне – за это ему наливали каждое утро бидон молока. Антверпен целый день нянчился с малышами. Ему приходилось по двадцать раз на дню спасать из беды то одного, то другого. Кроме того, он должен был успеть слетать за водой для себя и Васи, а по дороге ещё и склевать несколько зёрнышек, подкормиться. Он похудел и выглядел озабоченным.
Помимо молока, детки любили и всякую другую пищу, которая попадалась.
Не просили есть они только в двух случаях: пока жевали и когда спали. Мама-сороконожка разрывалась на части между шитьём и поисками пищи. Она сшила Антверпену рюкзачок, и теперь Антверпен тоже без корма для детей домой не возвращался. Он собирал зёрнышки и варил из них детям кашу на молоке. Все выбивались из сил. Марья Семёновна говорила, что просто погибла бы, если бы не помощь друзей.
Конечно, ей доставалось больше всех: ей надо было всех их умыть, причесать, уложить спать, а они были такие непослушные, что нельзя было сказать, что кто-то из них особенно плохо себя ведёт – все они вели себя только плохо.
Кроме того, они были совершенно неотличимы, и это создавало для воспитания большие сложности. Если провинившегося сразу не схватить за шиворот и не наказать немедленно, он убегал, и разыскать его среди братьев было совершенно невозможно. Только по штанам. Марья Семёновна специально шила для них разного цвета штаны, но они вырастали так быстро, и Марье Семёновне приходилось целыми днями шить. И хотя Марья Семёновна шила одновременно двадцать пар – каждой парой своих ножек по паре штанов, – всё равно несколько ребятишек оказывались голозадыми.
Столетник Вася был озабочен воспитанием больше всех, он чувствовал, как глава дома, ответственность за всю эту семью. В Энциклопедии, которую он прочитал от корки до корки, была всего одна статья по педагогике, он знал её наизусть, но этого было явно недостаточно. Он чувствовал пробел в своём образовании. Действительно, какое имеет значение, если ты знаешь, как устроена электрическая лампочка, почему летает самолёт и что такое обмен веществ, но не можешь объяснить ребёнку, почему не надо есть кашу восемью ногами сразу.
«Необходимо достать такую книгу, в которой написано, как воспитывать детей, – решил Вася. – Я буду читать её по вечерам вслух, ведь все мы – я сам, Антверпен и Михеев – существа холостые и бездетные, а Марья Семёновна в воспитании ничего не смыслит, хотя и многодетная мать, и в результате малыши не получат никакого воспитания или, что ещё хуже, получат неправильное воспитание».
От этой мысли Вася даже вспотел.
«Необходимо добраться до библиотеки, – думал он. – Я, как существо сидячее, этого сделать не могу. Антверпену не дотащить толстой книги, даже если он её и найдёт. Михеев необходим
