клуб?
Тот, что в шарфе, спрашивает:
– У вас резервация на два номера, но мы можем предоставить вам сдвоенный.
Мы с Ганной стилистически похожи: обе коротко стриженные, в простой черной одежде, в очках. Выглядим достаточно аскетически. Но сдвоенный номер нам не нужен. Здесь нас приняли за своих. Это ошибка, но не обидная.
– Спасибо, нас вполне устроят отдельные комнаты.
Мы расходимся по номерам. Комната моя изумительно красива: все стильно и роскошно. Все - немного слишком. Но чего-то мне не достает. Уборной. В комнате нет ни ванной, ни уборной. Этого просто не может быть! В такой роскоши - и клозет в коридоре! Я звоню Ганне. Она заходит. Мы в полном недоумении. Я выхожу в холл в поисках общественной уборной, душа. Ничего подобного нет. Столики, диванчики, цветы - есть. И в большом изобилии.
– Сейчас позвоню,- говорит Ганна и берется за трубку.
Я тем временем открываю дверцу трехстворчатого шкафа, чтобы повесить плащ. Средняя из дверц - вход в ванную комнату. И в какую! С живыми цветами и полным набором туалетных принадлежностей, включая халат и крем для лица!
Поесть мы уже не успеваем, идем в рояльный магазин, он совсем недалеко. Днем погода была просто плохая, но теперь - кошмарная. К дождю прибавился снег, и все это летит со всех сторон: сверху, снизу, сбоку. Вьюга.
– Народ не придет,- кричу я Ганне в ухо.
Она кивает.
Магазин роскошный. Рояли белые, черные, концертные, кабинетные. Пианино выглядят здесь недоносками. Зал в два этажа, во втором - галерея, или зимний сад, где среди зелени проглядывает медь духовых инструментов. Официанты в белых смокингах разносят бокалы. Публика пожилая, солидная, дамы в драгоценностях, мужчин немного, но все безукоризненны, как посетители оперного партера.
– По-моему, мы попали не туда,- шепчу я Ганне.
Она улыбается:
– Туда. Да не беспокойся, отработаем…
Ханнелоре в маленьком черном платье, в усиленном гриме, в крупных искусственных жемчугах, знакомит меня с хозяйкой музыкального магазина: высоченная немолодая дама с мужским лицом, в меховой пелерине.
Она сообщает, что читала мой роман всю ночь и плакала.
Мне хочется сказать, что я писала не для нее, но говорю совершенно другое, напыщенное:
– Слезы очищают душу, не правда ли?
– О да, да,- она вполне согласна со мной.
Ханнелоре подтаскивает ко мне мелкого и чахлого юношу:
– Познакомьтесь, это мой приемный сын Ибрагим.
– Очень приятно, Ибрагим.
– В будущем году он заканчивает школу и будет изучать литературоведение,- сообщает сияющая Ханнелоре.
Она смотрит на мальчика с обожанием. Кривоватый мальчик украдкой гладит мать по плечу.- А наш второй сын, по возрасту он старше, но взяли мы его позже, Мохаммед, он сейчас во Франции, проходит практику. Он в этом году закончил институт. Жаль, что его нет. Он тоже ваш читатель.
Мальчик отходит: он сильно хромает, кажется, полиомиелит.
Она мне все еще не нравится, эта Ханнелоре, но удивляет, интригующе удивляет.
Гости собрались. Они пришли, несмотря на отвратительную погоду. Я бы не пошла в такую погоду даже на встречу с Уильямом Шекспиром. Рассаживаются на белых стульях. Музыкант во фраке садится за белый рояль. Шуберт.
Ганна, дорогая подруга, шепчет мне:
– Давай «Народ избранный» читать?
«Народ избранный» - про нищих. Мы с Ганной не любим богатых. Мы не любим буржуазности, истеблишмента, респектабельности. Мы в душе левые. Нас пригласили сегодня те, кого мы не любим…
Музыкант играет, публика хорошо слушает. Немцы поразительно музыкальны. Почти как грузины. Только грузины мастера петь, а они - слушать. Наша публика все-таки есть: группка студентов сидит на лестнице, ведущей на галерею. Вот еще несколько человек в свитерах и джинсах. Народу много. Зал полон.
Потом мы читаем: я - маленький кусок по-русски, Ганна - рассказ по-немецки. Мы делаем это легко и привычно. Потом вопросы-ответы. Сто раз одни и те же. Новый вопрос - один на тысячу.
Потом нас приглашают на ужин. В узком кругу, только сотрудники книжного магазина и мы. Сидим в ресторане, в каком-то подвальчике. Нас семеро: мы с Ганной, Ханнелоре и ее четыре сотрудницы, продавщицы. Сорокалетние, в костюмах, бодрые трудовые женщины, очень мне понятные.
– Давно ли существует ваш магазин?- спрашивает Ганна.
Они начинают щебетать одновременно и оживленно, и я перестаю что-либо понимать. Ганна переводит:
– Магазин существует давно, но восемь лет тому назад хозяин решил его продавать, и все были очень обеспокоены, останутся ли за ними рабочие места. Потом выяснилось, что книжный магазин вообще собираются закрывать и открывать в этом помещении не то парфюмерный, не то обувной. Мы были так расстроены - у нас такая хорошая клиентура, наши покупатели знают друг друга, приходят просто поболтать о книгах. Это давно уже клуб, а не торговая точка! И тогда мы решили магазин выкупить. Собрали все свои сбережения, но этого было недостаточно, и тогда муж Ханнелоре заложил наследственную землю, и как раз хватило. Первые два года еле-еле выживали, но теперь дела идут хорошо, сохранили и магазин, и свой маленький коллектив.
Они так и сказали - «коллектив»!
– А как же муж Ханнелоре? Получил ли он свои деньги? Не пропала его земля?- интересуюсь я.
Ханнелоре оживляется:
– О, мой муж! Земля не пропала! Мы внесли деньги вовремя. Эрик, кроме всего прочего, ведет все наши бухгалтерские дела! На общественных началах! Он сейчас придет, мой Эрик!
– О, наш Эрик!- снова защебетали продавщицы.
И приходит Эрик, огромный, костлявый, с тремя волосами на темечке. Глухой, как стена: ребенком попал под бомбежку во Франкфурте и потерял слух. Счастье, что к этому времени он уже умел говорить! Когда дети теряют слух в более раннем возрасте, они могут остаться немыми!
Из уха Эрика торчит слуховой аппарат. Мы говорим про книжные дела. Как идет книготорговля, какие сегодня проблемы, что читает молодежь… Эрик принимает участие в разговоре. Потом вынимает из уха малепусенькую штучку - и замолкает.
Ханнелоре объясняет:
– Эрик устает от длинных разговоров. Ему иногда надо передохнуть.
Исключительно некрасивая пара, но как они ласковы друг с другом, касаются то плеча, то руки. Время от времени я ловлю их взгляды, направленные друг на друга. В них читается: скоро, скоро мы останемся вдвоем…
Вставляет он свой аппаратик, когда мы уже расходимся,- чтобы попрощаться.
Нас отвозят в гостиницу. Договариваемся, что Ханнелоре отвезет нас завтра на вокзал, непременно!
– Я так переживала, что потащила вас в гостиницу под дождем. Вчера у меня не было машины, она была у механика, такая глупость. Единственная просьба, я отвезу вас к поезду заранее, минут на сорок раньше. Дело в том, что в десять тридцать у меня свидание, которое я уже не могу передвинуть,- улыбается она свой искусственной улыбкой, но после всего вышесказанного она мне кажется вполне ничего, даже славной.
Вечером мы еще успеваем обсудить с Ганной этот необычный для к нас вечер, подивиться всей этой истории с выкупом и сохранением книжного магазина, этим двум усыновленным палестинским сиротам,
