росли высокая трава, маленькие деревья и лишайники. Найджел перепачкал ботинки, пока осматривал могилы. Когда он добрался до участка 103, снял очки, протер их краем пальто, снова надел на нос и присел на корточки.
Могила ничем не примечательная. Стандартная для своего времени, с плоским серым могильным камнем. Семейство Типледи не любило заниматься показухой. Но как Найджел и боялся, надгробная надпись стерлась, и прочитать ее невозможно. Он даже не сумел разобрать имя, лишь очертания большой буквы К, что по крайней мере придало ему уверенность, что записи в похоронной книге верны и где-то тут, у его ног, лежал Корнелиус, точнее, то, что от него осталось. Найджел осторожно провел пальцем по выбоинам в камне, он почти различил остальные буквы, хотя и не видел их. Заметил, что под именем другие буквы, хотя подпись короткая. Похоже, его семья была немногословна. Это даже к лучшему.
Найджел снял с плеча сумку, расстегнул ее и вытащил зеркальце для бритья. Он купил его у парикмахера на Джермин-стрит, когда был еще студентом. Найджел приблизился к могиле сбоку, стараясь не становиться на соседний участок, и повернул зеркальце под углом в сторону неба так, чтобы оно отбрасывало свет на могильный камень. Он уже применял данный метод раньше, и с большим успехом, используя отраженный солнечный свет для того, чтобы буквы отбросили тень и появился объем. Но тогда у него в распоряжении было солнце. На сей раз уже через несколько секунд Найджел осознал тщетность своих попыток. У него не было фонарика для усиления эффекта, к тому же в этом случае ему понадобился бы еще человек, а вытащить кого-нибудь на кладбище среди рабочей недели нелегкая задача. К счастью, он знал другой, более простой, метод.
Найджел убрал зеркальце в сумку и украдкой огляделся. То, что он собирался сделать, не только вызвало бы неодобрение в кругах генеалогов, это стало бы настоящим оскорблением, таким же, как порча документов или облизывание пальцев перед тем, как прикоснуться к древнему манускрипту. В консервативном, педантичном мире фамильной истории это равносильно осквернению могил и является предметом оживленных дебатов на генеалогических форумах в Интернете.
Найджел пригладил рукой густые черные волосы, убрав со лба челку. Вокруг по-прежнему никого не было. «Вот и славно, — подумал он, — а старый Корнелиус все равно не станет жаловаться, как и его семья». Он поймал себя на мысли, что находится примерно на том же месте, где в свое время стояли скорбящая вдова и дети Корнелиуса. Кислотные дожди, птичий помет, лишайник принесли камню больше вреда, чем вещество, которое он собирался использовать. Кроме того, у Найджела не было под рукой материалов, чтобы сделать слепок с надписи. Вместо этого он достал из сумки флакон с пеной для бритья и резиновый валик.
Найджел потряс банку и выдавил немного пены на могильный камень. Правой рукой он растер пену так, чтобы вся поверхность камня была покрыта тонким слоем. Затем взял валик и аккуратным движением слева направо, как при мытье окон, убрал пену. Пена была стерта за исключением тех мест, где она попала в углубления надписи.
Он отступил. Чистое бритье выполнило свое дело — теперь надпись была видна:
Корнелиус Типледи. 1845–1885. Он был истинным христианином, слугой Господа, преданным мужем Джемаймы и заботливым отцом. В смерти он обрел истинную веру. Мы всегда будем помнить о тех, кто спит вечным сном и ждет часа воскрешения.
Джемайма. Значит, все правильно. Последнее пристанище Корнелиуса найдено. Теперь у Найджела достаточно информации о его жизни, чтобы составить отчет для клиента. Он переписал эпитафию в блокнот, убрал инструменты в сумку, а затем не удержался и осмотрелся по сторонам. Ни души, лишь вдалеке слышалось безумное карканье ворон, да ветер шелестел листвой деревьев.
Прежде чем уйти, Найджел бросил виноватый взгляд на могилу, испачканную пеной. Содержащиеся в ней химикаты могли проникнуть сквозь трещины в камне и способствовать его разрушению. В очередной раз он посмотрел на серое утреннее небо. «О солнце можно забыть, — вздохнул Найджел. — Сейчас мне необходим проливной дождь».
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Хизер ждала Фостера в прозекторском помещении в Кенсингтоне. Приближался полдень. Наконец он появился с опозданием после допроса двух обкуренных подростков, которые обнаружили труп.
— Они что-нибудь видели? — с надеждой спросила Хизер.
По лицу Фостера она сразу поняла, что все безрезультатно, в его взгляде проскальзывало презрение. Морщинистое, помятое лицо Фостера потемнело, рот искривился, а грустные карие глаза сощурены. Его незабвенная подруга из далекого прошлого однажды заявила Фостеру, что по его лицу можно читать мысли, и он до сих пор не решил, был ли это комплимент или оскорбление.
— Они бы и родную мать не узнали! — бросил Фостер. — Я оставил их с художником. По дороге к церковному двору они встречали каких-то людей. Но если учесть, что они были совсем обкурены, не удивлюсь, что в результате у нас получится фоторобот Большой Птицы [1] .
Фостер и Дженкинс надели маски, закрывавшие рот и нос, глубоко вздохнули и вошли в чистое, выложенное белоснежным кафелем помещение. В воздухе висел тяжелый запах дезинфицирующих средств, казался почти осязаемым, но даже ему не удавалось заглушить зловония смерти и разложения. Двое сотрудников морга работали над голым безруким телом Джеймса Дарбишира, лежавшим навзничь на секционном столе. Грудная клетка пока не вскрыта. Фостер обрадовался: он хотел осмотреть тело таким, каким его нашли, прежде чем Карлайл снимет с него, как с фрукта, кожу и обнажит внутренние органы. Иногда Фостер приходил сюда, а органы уже лежали в металлических мисках. Он мог перенести вид смерти, смотреть на трупы, изучая их, независимо от того, насколько они были изуродованы. Но вид того, как тело режут, а потом сшивают, всегда вызывал у Фостера тошноту. Поэтому он предпочитал осматривать труп до вскрытия, а затем читать о полученных результатах.
Эдвард Карлайл поприветствовал их кивком и жестом пригласил подойти к трупу. Фостер обернулся, чтобы проверить, все ли было в порядке с Хизер. Они встретились взглядами. Хизер смотрела на него с нетерпением, похоже, его тревога была напрасной.
— Вот он. Конечно, я его хорошенько изучил, но, по-моему, все ясно. Как я и говорил раньше, причина смерти — ранение в сердце. — Он показал на двухдюймовый порез с левой стороны грудной клетки. — Позже я сообщу больше. Что касается рук, то я почти уверен, что их отрезали еще до смерти.
Фостер покосился на Хизер. Это не было надругательством над телом. Покойного пытали.
— Меня интересуют вот эти раны, — продолжил Карлайл.
Фостер и Хизер наблюдали, как он показывает пальцем на царапины и порезы грудной клетки.
— Можно предположить, что они были нанесены в результате борьбы, но на других частях тела подобных ран нет, и рубашка жертвы не разрезана.
— Даже нет следа от удара в сердце?
Карлайл покачал головой:
— На нем не было рубашки, когда его убивали. А также когда наносили эти порезы.
Фостер стоял справа от трупа. Он медленно обошел стол по часовой стрелке, не отрывая взгляда от тела. Поравнявшись со ступнями покойного, он задержался на минуту, глядя на тело жертвы. В этот момент Дженкинс и Карлайла гораздо больше интересовали маневры Фостера, чем сам труп. Фостер двинулся дальше, пока наконец не вернулся на свое прежнее место. Он нагнулся, намереваясь лучше рассмотреть расцарапанную и окровавленную грудь.
— Вы брили грудь? — спросил он Карлайла.
— Нет.
Фостер сделал шаг и осмотрел труп, слегка наклоняя голову сначала влево, потом вправо. Он обвел глазами помещение и задержал взгляд на пустом секционном столе, стоявшем у стены морга. Фостер приблизился, с силой выдернул его и подкатил к тому месту, где находились остальные.
