обвила ручонками мою шею, и тогда, одним резким рывком, я подхватила ее на руки. Неуклюже поднявшись, двигаясь как можно осторожнее, согнувшись и прижимая к себе дрожащее тельце девочки, я зашлепала по грязи обратно к выходу, на свет.
Через несколько минут мы уже были на лужайке, залитой теплым, как само спасение, светом. Зарыдав, мы прижались друг к другу — мокрые, грязные, но живые. Я покрывала поцелуями ее мокрое от слез личико, она рыдала в моих объятиях. Обессиленные, мы повалились на траву. Ослепительный летний день возвращал нас к жизни.
Я подняла глаза к солнцу, искупительному огненному оку, чтобы оно осушило мои слезы своей пробуждающей неисчерпаемой силой, но тут все снова расплылось. Я как будто воспарила над собственным телом на крыльях самого света, словно выдернутая невидимой рукой, и отчетливо осознала вдруг, что очищаюсь и преображаюсь, что я воскресла и отныне свободна. Какими словами передать это невероятное ощущение? Вся боль и страдания вдруг разом отпали, и я шагнула — не могу объяснить как — в поток жизненного света, безграничного, божественного света. Моя душа наполнилась им и вознеслась ввысь. Я читала о подобных откровениях в житиях святых, но не слышала взывающего ко мне Господнего гласа; если Господь и решил сказать Свое слово, то говорил Он моими глазами, моим телом, миром, которому оно принадлежит и перед могуществом которого перед солнцем над моей головой я склоняюсь в благоговении.
Потрясенная и переполненная восторгом, я снова расплакалась и рассмеялась одновременно, на этот раз от радости. Я притянула Анджелу к себе, и милая малышка тоже залилась счастливым смехом, свободным, как никогда прежде.
В этом состоянии и нашел нас Винченцо. Сказать, что он был изумлен, значит, ничего не сказать. Мы начали наперебой объяснять, что произошло, — Анджела говорила о чудовищах и мрачных ямах, а я о спасении. Винченцо в полном замешательстве и тревоге собрал наши вещи, и мы поспешно уселись на подводу, где нас, отважных путешественниц, вскоре сморил сон и мы проспали до самого Кастельфранко. Перед Граной мы предстали двумя оборванными пилигримами. Боже, благослови эти холмы и долины!
Z учит меня фресковой живописи, которая в последнее время так его захватила. Иногда я даже беспокоюсь, не слишком ли надолго отрываю его от работы, но он здесь так счастлив, и я так счастлива с ним, что мы не наблюдаем часов. В заказах у него недостатка нет, однако он отклоняет все предложения, которые ему неинтересны.
Мы упражнялись в росписи на наружной стене, и Z в качестве образца нарисовал прекраснейшего, крепкого телом ангела, который теперь будет хранить наш дом. А еще он научил двух нанятых в городе мальчиков класть известку и разводить краску в известковой воде, чтобы я пользовалась ими как подручными, когда буду рисовать. Эксперимент увлек его настолько, что теперь на нас взирает со стены целый строй мускулистых ангелов, один из которых ликом подозрительно схож с Анджелой. Она стала нашей домашней музой. Надо попытаться написать ее на той лужайке перед пещерой, чтобы девочка выходила из темной расщелины, если получится это изобразить, с таким же лицом, как у младенца, только что явившегося на свет.
5
Фреска закончена. Z сыплет поздравлениями. Сожалеет, что не я, а хамоватый Тициан помогал ему в росписи подворья. Анджела с восторгом встречает на каждом шагу собственные портреты.
Пир на весь мир, мы все вместе, и Анджела наконец повеселела. Единственное, что омрачает праздник, — нас покинул наш добрый Нико. Две недели назад, тихо и мирно задремав у камина. Мы с Анджелой и Граной так горевали, что я решила увековечить спящего пса на фреске. Тонзо до сих пор пытается дозваться его свистом. Z пообещал Анджеле, что весной подарит ей щенка. Винченцо привез мне письмо от донны Томасы. Он рассказал ей про мои работы, и она просит меня вернуться в Венецию, украсить фреской стену мастерской в монастырском доме. Z уговаривает меня принять приглашение. Я же не горю желанием покидать нашу сельскую идиллию, однако соблазн, надо признаться, велик. Мы ведь сможем часто сюда наведываться, а когда-нибудь осядем насовсем.
Мы обосновались в прежних покоях. Хотя Z и постарался навести там уют и красоту, воспоминания все равно преследуют меня и никуда от них не деться. Виделась с донной Томасой и Таддеа. Они ни словом не обмолвились о моей утрате, но на душе у меня потеплело от их радушного приема. Донна Томаса в восторге от моих эскизов для фрески. Презрев смущение, признаюсь, что главным персонажем стану я сама — в античном образе, символизирующем мужество. Нет нужды объяснять, что вдохновило меня на такой сюжет. Я выбрала его не ради самовосхваления, а чтобы подчеркнуть: я тоже когда-то работала в этой мастерской и те, кто сейчас смотрит на эту фреску, смогут преодолеть все препятствия и милостью Божьей, а также волей божественной природы укрепиться в своих силах, чтобы с возрожденной верой и надеждой постичь непреходящую красоту мира.
Голова идет кругом от таких масштабов! Попыталась набросать контуры мелом на стене, однако, научившись у своего наставника переосмысливать и передумывать, уже не раз все переменила. Сама Фортецца будет стоят на возвышении, подаваясь вперед, к зрителю, а за ней раскинутся поля Кастельфранко, зеленые склоны и журчащие ручьи. Еще я изображу наш дом, и вдали, окутанные туманом, появятся холмы Азоло и скрытая в них незримая благословенная пещера. Сопровождать Фортеццу будет лев. Не могу не вспомнить о Нико, обладателе поистине львиного сердца. У ног Фортеццы зацветут дорогие моей памяти первоцветы, и лицо ее будет сиять обретенной надеждой. Теперь я осознала, что надежда не раздается без разбора, чтобы ее трепали в житейских перипетиях; она, скорее, становится неожиданной наградой за испытание, выдержанное с честью. Так подсказывает мне жизненный опыт. А еще я понимаю теперь, что целомудрие также завоевывается терпением и умением ждать и привилегии младости, вопреки общепринятому мнению, не имеют с ним ничего общего. Чтобы прозреть, нужно всматриваться долго и упорно. Не могу утверждать, исходя из того, что выпало на мою долю, будто мир пропитан добром, однако в глубине души верю, что в темных складках страдания таятся загадочные и щедрые дары. Этим осознанием я и хочу поделиться, выразив его в той глубинной и вдохновенной манере письма, усвоенной от моего наставника, который постигает истину не столько во внешнем облике, сколько проникается ею и воплощает через возвышенное единение. И все же окончательно я еще не решила, хотя за известку и краски предстоит взяться уже совсем скоро.
Никогда прежде мне не приходилось во время работы карабкаться по лестницам. Для меня выстроили подмостки, и воспитанницы веселятся вовсю, глядя, как я ползаю туда-сюда по стене. Они поют во время шитья и рисования, и мне приятно, что мою работу сопровождает такой ангельский хор. Мои подручные мальчики не находят себе места от смущения. Стена постепенно расцветает красками. Радуюсь, глядя на зелень долин, контрастирующую с лиловыми холмами вдалеке, над которыми в конечном итоге воссияет солнце во всей своей славе.
Упорно пытаюсь не замечать появляющихся признаков, однако, по-моему, пора поверить. Кажется, свершилось. До сегодняшнего дня ничего не говорила Z, а сегодня, когда призналась в своих подозрениях, мы оба разрыдались — так долго обходили эти вопросы молчанием, так боялись надеяться… Сейчас мы вне себя от радости. Хоть бы наша дорогая Грана дожила до того дня, когда сможет благословить наше долгожданное дитя.
