— Нет. Просто не могу больше. Ты читал?
— Да.
— И?
— Все там. Все ответы. И не только. Боже, вот это источник! Вся жизнь перед тобой. Это невероятно — узнать, каким он был, услышать его голос, словно познакомиться лично — причем с человеком, о котором почти ничего не известно.
— И с ней тоже.
— Да, его невозможно представить без нее.
Маттео присел на край кушетки и пригладил мне волосы на лбу.
— Маттео, все происходило в этом доме. Они были здесь, они и сейчас здесь — Таддеа, Томаса, все они. Джорджоне. Клара. Как ты думаешь, где была эта их гостевая? И камин? А потом вдруг мы трое, случайно прибившиеся друг к другу; а потом уже пятеро. Неужели это просто совпадение?
— Я бы предпочел думать по-другому.
— А я бы, наверное, предпочла быть итальянкой шестнадцатого века, — вставая, заявила я. — Неоплатонисткой. И гением тоже быть предпочла бы.
— Там еще много неизведанного, — сказал Маттео. — Целый мир.
Начали подтягиваться остальные. Сперва Люси, Лео, потом Лидия с Рональдом. Дело шло к вечеру. Аннунциата принесла бокалы и бутылку вина. Мы расселись вокруг низкого столика, на который Люси снова водрузила ларец. Теперь он смотрелся как призрачное видение.
Долгое молчание нарушила Лидия, сказавшая:
— Коварная судьба.
— Да, — согласилась Люси. — У меня сердце разрывается.
— Я до сих пор не могу поверить, что этот дневник существует на самом деле, — заявил Рональд. — Мало того что в нем задокументированы все основные работы, с датами, так еще вдруг на месте прежнего вакуума проступает личность художника. Невероятно.
— Я, к собственному стыду, поймала себя на том, что ждала от него предательства, — тихо призналась Люси. — Все-таки он непростой человек. И теперь чувствую себя по-дурацки. Как не верящий в людей скептик.
— Нет, он не был развращенным дворянином, — подтвердила Лидия. — Он вышел из их круга, но вышел с бесценными талантами и неистребимым вкусом к жизни.
— Да, было время, когда такие люди водились на свете, — заметил Рональд. — Микеланджело, Леонардо, Тициан, Тинторетто — целая плеяда. А еще Шекспир и Сервантес через несколько десятилетий.
— И Клара, — вставила я.
— Она, несомненно, уникум. Интересно, куда делись ее работы? Я бы посмотрел на «Персефону», которой так восторгался Вендрамин. Про Дзордзи вообще не говорю. Даже непривычно теперь называть его как-то по-другому. Наверное, картина где-нибудь есть, но я сомневаюсь, что ее удастся отыскать.
— А я бы хотела увидеть портрет Таддеа, — высказалась Лидия.
— Но у нас есть главное произведение Клары, — обнадежил Маттео. — И ее саму мы тоже видели.
— Верно, — согласилась Люси. — Мы ее видели. Она родилась одаренной. Винченцо распознал в ней этот дар еще в детстве, и Джорджоне тоже разглядел его сразу, как родственная душа. Он мог получить любую, но ему нужна была именно она.
— Что-то мне здесь видится мифологическое, — сказала я. — Или шекспировское. «Как ты считаешь, мог быть наяву приснившийся мне человек?»[35]
— А еще Данте или Петрарка, — предположил Рональд, — только связь не платоническая, а вполне себе телесная. В конце концов, он ведь увенчал ее лаврами.
— А еще это здание! — воскликнула Лидия.
— Да, полагаю, комнаты надо уже сейчас отгородить музейным шнуром, чтобы публика не ходила куда не надо. Теперь вы живете в музее, синьора, — улыбнулся Маттео.
— Ну, уж я-то нет. Здесь наш дом.
— Значит, она писала фреску в положении? — уточнила Лидия.
— Да, — ответила Люси. — И в минуты радости, а не горя. Все это сияние — это сияние новой надежды, а за спиной у нее долины Кастель-франко. Она появляется, исцеленная землей его родины.
— В общем-то, можно сказать, что природа часто выступает у Джорджоне главной героиней, — поделился размышлениями Рональд. — Райская красота Аркадии. Он, по-моему, воспринимал ее, прежде всего, как аллегорию — хотя про морковку в огороде мне понравилось.
— У Клары не было своего собственного мира как такового, — решила я. — Разве что Винченцо. Нукка, видимо, сошла с ума. И, судя по всему, умерла она от рака. У них тогда существовали болеутоляющие? Ужасная смерть.
— И да, — вставила Лидия, — Клара правильно догадывалась, что все дело в приданом. Нукка хотела прибрать к рукам немалое состояние семьи Катена и оставить собственным дочерям. Клара говорит, она пыталась пролезть в аристократки, купить себе там местечко. И кажется, все к тому шло, но ее сгубила паранойя — всюду ей мерещились евреи. Если бы не Винченцо, Клару давно бы уже упекли. Приезд Нукки в Рипозу — очередная попытка мачехи избавиться от ненавистной падчерицы. Напугать до смерти в момент наибольшей уязвимости. Выставить блудницей.
— Интересно, Нукка знала, что они поженились? — спросила Люси. — Наверное, даже если знала, все равно не смогла бы удержаться. Так всегда в сказках. Колдовство рушится только после гибели злой ведьмы.
— Но у Клары была воля к жизни, — вмешалась я. — Посмотрите на лицо Лауры. И еще она испытала самое настоящее неоплатонистское откровение, будучи преображенной силами вселенной. И то приключение в пещере! Клара ведь в буквальном смысле вышла из тьмы на свет.
— Мифопоэтический персонаж, — рассмеялся Рональд. — Джорджоне, наверное, понравилось. С Персефоной на руках. На фреске Z изображен Аполлоном, богом солнца; не Гадесом, царем подземного мира, а светом, который ее озаряет, светом Кастель-франко, светом гения.
— Прелестно, — улыбнулась Лидия. — Но все-таки саму себя она пишет в образе Фортеццы, так что своих заслуг тоже не умаляет.
— Фреска — полностью ее достижение, — подхватил Маттео. — Как ты там говорил, Рональд, сколько экспертов из десяти приписали бы ее Джорджоне? А на втором месте ранний Тициан? Неплохо.
— Узнать бы, что случилось с ребенком, — пробормотала Люси. — А еще с Таддеа. И с Винченцо.
— Катена дожил до тысяча пятьсот тридцать первого года, — ответил Рональд. — Я еще раз глянул завещания, там в основном про его братьев, пасынков — имен не называется — и религиозное братство. Он был очень щепетильным, то и дело менял душеприказчиков. Возможно, в числе пасынков значился и сын Клары. Судя по всему, Катена остался холостяком, хотя кое-какое имущество в завещании назначается некой загадочной особе по имени Доменика. Он обрел довольно большую известность как художник, упоминается у Бембо. А вот судьбу Таддеа вряд ли получится проследить.
— Если только сами не возьмёмся, — возразила Лидия.
— Винченцо любил сестру, — заметила Люси, — и любил Z. Наверное, он по ним сильно тосковал. Невозможно представить, чтобы он их забыл. Я лично надеюсь, что эта Доменика или кто другой хоть немного скрасили его жизнь, он того заслуживал. А старушка мать? С ней что сталось?
— Col tempo, — вздохнула я.
— Точно.
— «Спешите розы рвать», — продекламировал Маттео. — Они успели.
— А текст на свитке, Маттео? — вспомнила Лидия. — Удалось разобрать?
— Да. Пойдемте, покажу.
С бокалами в руках мы в который раз поднялись в комнату с фреской. Лицо Клары казалось знакомым и родным, вся ее жизнь отразилась в нем.
Лидия, подойдя к стене, пристально вгляделась в свиток.
— Я правильно догадываюсь, Маттео?
