чистить Майклу кубки и наливать ванны, это теперь единственные поручения, которые я выполняю и за которые на меня не орут».
– Больно, черт возьми! – Майкл порезался в третий раз.
Ему нужно остыть, или жена поймет, что он разгадал ее маленькую игру.
Касс почти не упоминала себя. Ее бескорыстная забота принадлежала только мужу и детям.
Майкл презирал себя за то, что в последнее время думал о жене как об эгоистичной, поддающейся влиянию общества женщине со снобистскими наклонностями; за то, что ворчал на ее неразумные просьбы вместо того, чтобы увидеть, что они были последними отчаянными попытками привлечь его внимание. Он решил исправить положение прежде, чем Касс совершит какую-нибудь глупость.
Она еще, пожалуй, возьмет пример с сестрицы и начнет искать себе какого-нибудь привлекательного и страстного лягушатника, с беспокойством подумал он. В последнее время Антон явно оказывает ей знаки внимания.
Но как же умаслить жену? Майкл уставился на свое запотевшее отражение. Розы и шоколад? Но то же самое дарят, когда виноваты в измене. Дорогие украшения Майкл не рассматривал, это для нуворишей, которым не нужно оплачивать непомерно дорогих репетиторов. Затем ему в голову пришла идея.
Лисетт подошла к окну, чтобы надеть линзы. Она не захватила своего раствора, поэтому позаимствовала чей-то в ванной. От смены химического состава глаза заболели.
Она считала, что вчера вечером они окажутся с Люсьеном в постели. Но когда через час он так и не постучал в дверь, Лисетт угрюмо сгребла свою одежду и решила уйти спать в другую комнату. Если он позднее прокрадется наверх, то ее здесь уже не найдет. При этой мысли Лисетт улыбнулась.
Провал с Найлом причинил ей боль: ее гордость была уязвлена сильнее, чем Лисетт готова была признать, когда ее старый, постылый супруг наконец-то взял и щелкнул ее по носу. Но она научилась мириться с поражением; однажды некая чрезвычайно успешная женщина-продюсер сказала ей: «Дорогая, тебе придется шагать семимильными шагами – это бизнес, где каждый готов перегрызть глотку соседу. Если ты остановишься ради чувств, семьи, отношений, то увидишь, как твое будущее в этом бизнесе рассыпается в пыль, поняла?»
Лисетт знала: если она позволит себе переживать из-за Найла, из-за их нерожденного ребенка, из-за великолепного, но бесполезного Кольта, то разрыдается и будет рыдать до окончания века. А от слез портится цвет лица. С этого момента она собирается начать нормально питаться и зацепить Люсьена Мэрриота.
В ванной через коридор кто-то напевал глубоким басом. С одной линзой в глазу Лисетт с удивлением наблюдала, как из боковой башенки появился Найл с двумя сумками в руках. Он поколебался в нерешительности у заросшей цветочной клумбы, повернулся, как будто собирался вернуться в дом, остановился, почесал голову, наступил на клумбу, слез с нее, снова почесал голбву и неуверенно пошел в сторону дороги.
Когда он дошел до недавно забетонированной площадки, то остановился и посмотрел назад, все еще, кажется, не приняв решения. Его рубашка была надета наизнанку, рукава не застегнуты, джинсы серые от пыли. Лисетт никогда не видела бывшего мужа в таком ужасном виде.
Затем он вздрогнул и направился, чуть не бегом, между высоких тополей в направлении ворот.
– Пока, пока, – цинично прошептала она с издевкой, помахав ему.
Когда-нибудь она вернет Найла, просто чтобы доказать, что она в силах этого добиться. Но сейчас он слишком жалок. И Лисетт догадывалась почему. Она потянулась за своими лайковыми сапожками, твердо намеренная втоптать ими в грязь раз и навсегда его маленькую подружку.
– Ой, Майкл! – Касс выбежала из ванной, розовая от возбуждения.
– Да, любовь моя?
Майкл, единственный раз в жизни без трубки во рту, отвлекся от установки композиции из диких цветов на ее прикроватном столике. У него был вороватый вид, он боялся, что жена над ним посмеется.
Касс увидела, что он делает, и пришла в еще больший восторг.
– То, что ты написал на зеркале, это только что проявилось от пара, ты это серьезно?
– Конечно, черт возьми, серьезно, – каркнул Майкл и улыбнулся. – Спасибо, что прибрала мою одежду. Чертовски мило с твоей стороны, я был таким…
– Нет, дорогой, это я вела себя ужасно. Отсылала тебя на рыбалку, и все из-за того, что у меня похмелье, я выгнала тебя вчера из постели из-за какой-то глупой ссоры в ресторане. Я собиралась извиниться, как только я… э… – Вообще-то Касс хотела сказать, что собиралась извиниться, как только накрасится, но это звучало ужасно тщеславно. – Как только найду подходящие слова, чтобы выразить, как сильно я тебя люблю, как мне стыдно за свое ужасное поведение все это последнее время.
– Да уж действительно, черт возьми, – Майкл широко улыбнулся. – И ты прости меня, что меня немного занесло, старушка, то есть, дорогая. Я… э… я… – он кашлянул, – тоже тебя люблю, конечно.
– О, Майкл.
Касс разрыдалась от облегчения, когда муж неловко обнял ее, она знала, что это самое высшее проявление его чувств. Она почти лопалась от счастья.
Майкл испытывал огромное облегчение. Идея с паром и зеркалом была экспромтом, но, кажется, затея удалась.
Эдди, выходя из ванной, все еще напевал хиты Синатры. За ним шла Лорен, завернутая в простыню, так как в доме, по-видимому, не было чистых и сухих полотенец.
– Дорогой, ты все еще в шапочке, – заметила она.
– Я ввожу новую моду.
Эдди плыл по коридору в одной шапочке.
– Ага, аморальную…
Простыня Лорен зацепилась за какой-то расщепленный плинтус и никак не отцеплялась.
– Оторви просто, – предложил Эдди.
– Я не могу! – вскричала Лорен, отчаянно пытаясь высвободить зацепившуюся ткань.
Она повернулась и увидела, что Эдди смеется над ней.
– Солнышко, иди в комнату, – захихикала она. – Эдди! – крикнула Лорен сквозь приступ смеха, когда муж выхватил ее из простыни.
От лестницы послышался резкий голос Софии. Она говорила очень медленно и отчетливо, как будто объясняла что-то умственно отсталому.
– Это очень хорошо – tres bon, что вы приехали на собеседование так быстро. Дети – les enfihs – они находятся – sont – находятся – здесь – ici. Я уверена, что вы с ними поладите, будете – ils aimer
– Pardon, madame? – послышался слабый голос.
– Боже! – Эдди направился в спальню, а Лорен попятилась в ванную.
Они все еще держались за руки и поэтому остановились.
– Сюда! – прошипел Эдди.
– Нет, сюда! – убеждала Лорен.
– Мы очень уважаааааемая семья – notre famille est tres respectaaabelle, – хвалился голос с ужасным акцентом. – Итак, мы ожидаем, что наши слуги – les domes-tiques – будут вести себя благопристойно при любых…
София завернула за угол и столкнулась лицом к лицу с обнаженной парочкой. Блондинка-жена на руках у этого странного дяди Эдди, на котором была нелепая шапочка для душа с цветами, и он нес жену самым странным образом по коридору. Абсолютно голый!
– Отвратительно! – высказалась она, отворачиваясь и торопя прочь маленькую француженку-няню, которую ей так рекомендовали и которая оказалась замечательно невзрачной.
Но девушка уже увидела худшее. Бедняжка пронзительно кричала, что она добропорядочная католичка и ни при каких условиях не собирается работать в таком вертепе. Она пулей сбежала по лестнице и вылетела из дома.
Глубоко дыша, София медленно взяла себя в руки.
– Вы простудитесь, если будете в таком виде стоять на сквозняке, – насмешливо сказала она парочке и,
