5
Викки не подозревала, что темнота может быть разной. В спальне, где она проспала большую часть своей жизни, темнота была абсолютной, хоть глаз выколи, молчаливой, напоенной тонким ароматом льняного постельного белья и ее собственных духов. Совсем иной оказалась темнота в фургоне Джима Райли, где она сейчас лежала на полу на надувном матрасе. Прежде всего темнота не была полной. Через круглые окна внутрь просачивался призрачный свет фонарей, и каждые несколько минут по стене пробегала ослепительная полоса и шарахались гигантские тени — это подъезжала к стоянке очередная машина.
Второе — запах. Кислый запах гнилых фруктов она ощутила, как только впервые переступила порог этой комнатушки; сейчас она уже четко различала в общей гамме запахи сырости, плесени и пыли.
И, наконец, звуки. Иногда — голоса людей, которые, болтая, ссорясь и смеясь, проходили мимо фургона, или жуткое уханье какой-то птицы, похожей на филина. Иногда — грохот подъезжающего к стоянке грузовика, а ближе к утру еще и лязг разгружаемых контейнеров из-под мусора. А всю ночь на расстоянии протянутой руки — ровное и глубокое дыхание Джима Райли, спящего так беспечно, будто и не ночевала у него нежданная гостья.
Вместо того чтобы радоваться такому его равнодушию к ней, Викки странным образом ощущала себя не в своей тарелке.
…Когда ночью Джим вышел на ее стук к двери, на нем был заношенный полосатый халат с эмблемой ВМС — и, как она мгновенно определила, ничего больше.
— Ага, все-таки передумала, — нимало не удивившись, сказал он. — Учти, спать придется на полу. Сейчас надую матрас — и можешь устраиваться. — И он включил кофейник.
Кофе на этот раз был еще более скверным, но она выпила чашку до дна, молча наблюдая, как Джим автомобильным насосом накачивает резиновый, в брезентовом чехле матрас. Отпихнув ногой в сторону кучу грязного белья, он бросил матрас на пол.
— Советую все-таки немного поспать, — сказал он и кинул ей шерстяное одеяло. Уже засыпая на ходу, он машинально снял халат, и прежде чем он успел нырнуть под одеяло, Викки смогла разглядеть смуглое мускулистое тело мужчины. — Вырубишь свет, ладно? — пробормотал он и через секунду захрапел.
Прошло какое-то время, прежде чем она выполнила его просьбу. Уже в темноте Викки разделась до трусиков и лифчика и, вспомнив, что не вынула из чемодана пижаму, хотела было ее достать, но передумала, боясь разбудить Джима. Она лишь повесила одежду на спинку стула и легла на матрас. Брезент показался ей холодным и жестким, а потому пришлось закутаться в одеяло.
Она еще долго не могла заснуть: снова и снова перед глазами вставали события прошедшего дня. Ею владело чувство страшного одиночества, особенно сильное оттого, что гнев, поддерживавший ее в предыдущие часы, тихо сошел на нет. Конечно, следовало радоваться, что Джим Райли великодушно принял ее без всяких расспросов, но то, что он даже не поинтересовался, почему она здесь, задевало ее и ставило в тупик. Впрочем, начни он расспрашивать, Викки, пожалуй, расплакалась бы — и тем не менее не все в поведении хозяина фургона ее устраивало.
В конце концов она заснула, и утром ее пробудил запах все того же жуткого кофе. Открыв глаза, Викки увидела, что Джим бреется у умывальника. К счастью, он уже был одет в вельветовые брюки и рубашку защитного цвета. Поскольку он, казалось, забыл о ее присутствии, Викки, пользуясь моментом, решила его рассмотреть получше, пытаясь прикинуть, сколько же ему лет. Скорее всего, не больше двадцати двух, но почему же он сразу показался ей таким зрелым, без всякого налета мальчишества и легкомыслия? Уж не в том ли дело, что он служил в ВМС?
А еще он был красив — впрочем, в красоте ли дело? При ближайшем рассмотрении черты его лица показались Викки грубоватыми, челюсти — слишком широкими, нос — не в меру крупным; и все же в нем с первого взгляда чувствовался Мужчина. Словно удар тока пробежал по телу Викки, и горло у нее вдруг перехватило. Так что же, именно это, получается, и чувствуют девушки, увлекшиеся парнем или мужчиной? Но разве возможно такое, чтобы она увлеклась неотесанным мужланом, способным, как он сейчас, ковырять ногтем в зубах?
А впрочем, ей ли, целиком зависящей от его милости, корчить из себя существо высшего порядка?.. Милости?! Викки вздрогнула. Нет, только не милости! Она собирается честно отработать свое пребывание здесь. И какое ей дело до того, что подумал бы дед, узнав, что она спит на грязном полу в фургоне мужчины, которого она видит первый раз в жизни? Он бы, конечно, предположил самое худшее —
— Ты бы лучше вставала, — подал голос Джим, и Викки поняла, что он следит за ней, глядя в мутное зеркало над умывальником. — Я договорился с Такком — это старикан, который продает мне номер с собаками, — что приду утром пораньше и мы начнем репетировать, чтобы я смог войти в курс дела. А заодно надо осмотреть его фургон — если я покупаю номер, эту штуковину тоже придется возить с собой. Тебе приходилось водить грузовики?
Викки села на матрас, закутавшись в одеяло. «Он что, так и собирается стоять здесь и смотреть, как я буду одеваться?» — подумала она, а потом сказала:
— Меня учили вождению в школе. С грузовиками, правда, я до сих пор не имела дела, но не думаю, чтобы это была большая разница.
— Ладно, попозже посмотрим, чему тебя там научили. У Такка во Флориде есть какой-то угол, где он хотел бы провести остаток жизни. Ему хочется поскорее объяснить мне что к чему и смыться на свой чертов юг. Насколько я знаю, у него что-то неладное с легкими.
Поскольку ответа он явно не ждал, Викки молча кивнула, выжидая, когда он отвернется и она сможет одеться.
— Я сварил свежий кофе, — сообщил Джим. — Тут вот в бумажном пакете несколько булочек. Немного черствые, но можно макнуть в кофе и будет ничего.
Отвернувшись, он начал подтыкать одеяло на раскладушке под матрас, а когда снова выпрямился, Викки уже успела сорвать со стула одежду и натянуть ее на себя.
Джим окинул ее взглядом и нахмурился.
— Какое-то оно парадно-выходное, это твое тряпье. Неужели у тебя нет никакой рабочей одежды? — Когда Викки отрицательно мотнула головой, он пожал плечами: — Ладно, позже купишь себе пару «ливайсов».
Викки подождала, не нальет ли он и ей кофе, но поскольку этого не произошло, сама отыскала относительно чистую чашку и отлила из кофейника. На этот раз напиток действительно имел вкус кофе, хотя и переваренного.
— И сколько там собак, в этом номере? — спросила она скорее из вежливости, чем из интереса.
— Сейчас в аттракционе их десять, еще пять помоложе — в дрессировке.
— А почему ты выбрал именно этот номер?
— Я же говорил тебе, что папаша у меня был дрессировщиком. Когда-то он работал с обезьянами, но от тех было слишком много грязи. Дома их дрессировать не было никаких сил — весь пол в дерьме. А еще — больно уж они нежные: чуть что — простужаются и подыхают. С собаками хлопот куда меньше, да и содержать их гораздо дешевле.
— Ты, должно быть, любишь собак? — рискнула предположить Викки.
— Я?! Терпеть не могу этих тварей. Папаша держал собак, когда меня еще и в проекте не было, и любил их явно больше, чем меня. Так что я в этом деле худо-бедно разбираюсь… и потом, с таким номером всегда можно пристроиться в приличном месте, не то что с этим вонючим тиром.
Он швырнул ей бумажный пакет.
— Чем болтать, ешь быстрей. Старикан Такк не из тех, кто станет ждать.
Булочки оказались твердыми как камень и на вкус больше напоминали картон, но Викки их вмиг перемолола, поскольку проголодалась, а на что-то другое рассчитывать не приходилось.
