Викки

этого вшивого ярмарочного мира. Иногда именно эта опрятность сводила Джима с ума, напоминая, что девушка, которую он сделал женщиной, слишком хороша для этой его жизни и для него самого, а значит, осознав это, при случае уйдет отсюда. И тогда куда же деватьсяему? Оставаться одному, каким он, в сущности, был всю жизнь, несмотря на обилие необузданно горячих бабенок?..

Нет, он собирался удержать ее как можно дольше и именно поэтому разыгрывал из себя бедняка, не выдавая ей на руки даже десятицентовой монеты, именно поэтому притворялся, что его воротит от походной кухни — и они не ходили обедать в столовую, где было полно шустрых циркачей; именно поэтому заставлял ее сидеть под его надзором в будке, где располагался аттракцион. Черт возьми, он забросил даже свою вечернюю игру в покер с другими циркачами.

— Ничего страшного, — сказал он. — Чего ждешь? Расставляй призы.

Викки вытащила из-под полки сумку с призами. Она никогда не брюзжала по поводу этой своей работы, хотя давно уже могла бы спросить, почему бы ему самому не оторвать задницу от табуретки и не расставить новые призы взамен выбывших. А Джим вернулся к своим мыслям. И потом, почему его так раздражает ее безропотность? Что причиной этому? Чувство вины? Черта с два, с чего бы ему чувствовать себя виноватым? Он подобрал ее, когда она не имела гроша в кармане и не знала, где остановиться. А он дал ей работу, хорошо с ней обращается, разве не так? Хоть раз он поднял на нее руку? Да его собственная мать умерла бы от счастья, если бы имела возможность жить с мужчиной, который не бил бы ее смертным боем!

Подошел посетитель, и Джим начал краснобайствовать, подзуживая клиента испытать себя на меткость. Слова лились сами собой, отточенные долгой практикой, — такой же рабочий инструмент, как улыбка с намеком, адресованная молоденьким женщинам, или многозначительная серьезность при разговоре с пожилыми людьми. С парнями своего возраста он прибегал к снисходительно-вызывающему тону: дескать, ну-ка, покажи, на что ты способен. С нынешним посетителем он взял лениво-небрежный тон: брось, мол, где уж тебе в твои-то годы…

С кислым выражением на физиономии клиент заплатил за два мячика, попытал счастья, но не выбил ни одного приза, попросил еще два снаряда, выиграл пупсика стоимостью в семь центов и, не взяв приза, ушел, даже не оглянувшись. Викки, расставив призы на нижнюю полку, запихнула пустую коробку под стойку и, прикрыв глаза ладонью, стала смотреть на солдат с окрестной военной базы, околачивающихся возле «чертова колеса». Она вообще не любила разговоры, и Джим, сам не охотник до женской трескотни, ценил это ее качество, но сегодня по ряду причин ее молчание его раздражало.

— Дуешься? — спросил он недобро.

— И вовсе нет. Ты что, по себе судишь?

— Ты со мной не умничай, — огрызнулся он.

— Тогда не задавай глупых вопросов, — парировала она и повернулась спиной.

В глазах у Джима потемнело; схватив Викки за плечи, он резко развернул ее лицом к себе. Но руки его тут же опустились, потому что у стойки показался новый клиент — молоденький парнишка, который пропыхтел:

— Три мячика, мистер.

Когда парень ушел, оставив на стойке три десятицентовика, ярости Джима как не бывало, и он в порыве самых добрых чувств предложил:

— Как насчет того, чтобы вечером прогуляться, выпить пару кружечек пива и умять несколько гамбургеров?

Викки с удивлением взглянула на него, но кивнула в знак того, что согласна.

— Спасибо. Это было бы очень мило, — сказала она вежливо.

Джим мотнул головой.

— Ты когда-нибудь бросишь это свое манерничанье, а?

В глазах Викки сверкнула искра юмора.

— Если бы ты был знаком с моим дедом, ты бы не стал об этом спрашивать.

— Что, суровый тип?

— Не то слово!

— Бил без конца?

— Нет, что ты! Он… он иначе действовал. Он пользовался словом, и это во сто крат хуже.

Джим изумленно вытаращил на нее глаза.

— С чего ты так решила? Мой старик крыл меня и мамашу на чем свет стоит, и от этого нам было ни жарко ни холодно. А вот когда он меня оттягивая ремнем или подтяжками — вот тут жизнь становилась мне не мила.

Что-то похожее на сочувствие промелькнуло в глазах Викки.

— Извини. Наверное, это и в самом деле ужасно.

— Да уж, не подарок, — передернул плечами Джим. — Старик обожал выпить, а пьяный он был хуже зверя. Теперь понятно, о чем речь?

— Думаю, что да.

— Именно поэтому я и стараюсь ничего, кроме пива, не пить. Мне вовсе не улыбается в сорок пять сыграть в ящик, как мой старик.

— Он умер от пьянства?

— Можно и так сказать. В пьяном виде сошел с тротуара и угодил под грузовик. Так что, хочешь — назови это транспортным происшествием, а хочешь — спиши все на спиртное.

— Все это было до того, как ты пошел служить на флот?

— Нет. Я служил в Перл-Харборе, когда получил эту радостную весть. Что до мамаши, она к тому времени была уже покойницей. Обнаружила какую-то опухоль, а к врачу не пошла. Когда спохватилась — уже поздно… А как у тебя было с предками?

— У меня родители умерли, когда я была совсем маленькая. Я их даже не помню.

Джим посмотрел на нее с любопытством: какая-то здесь загадка… а впрочем, это не его ума дело. Разговор приобретал слишком доверительный характер, и когда к стойке подбежала молодая парочка, Джим был даже рад.

Прошла неделя, и демон злобы снова навестил его. Джим называл его демоном потому, что бешенство, овладевавшее им, приходило невесть откуда и, казалось, не имело отношения непосредственно к нему, Джиму Райли.

Произошло это как-то раз после выступления. Как всегда, львиная доля аплодисментов досталась Викки, и хотя он говорил себе, что с учетом ее внешности это неудивительно, ему вдруг стало до слез обидно. В конце концов, «дрессированные собаки Джимбо» — этоего номер! Этоон вкалывал в поте лица, экономил на последнем, чтобы выкупить у Такка собак со всем прочим инвентарем, он разучивал с четвероногими тварями трюки, запоминал команды, вникал в детали! А Викки — это так, придаток к собакам, и когда он видел, как она похищает его успех, он терял всякое равновесие. До поры до времени от отгонял от себя недобрые мысли — и, может быть, это и было ошибкой.

Когда с собаками на поводках они уже уходили с арены, один из клоунов вдруг подскочил к Викки, вручил ей букетик искусственных цветов и, приложив руку к сердцу, упал на опилки, словно бы в обмороке. Джим, потеряв над собой всякий контроль, налетел на малого и хотел его нокаутировать, но тот ловко увернулся и, сделав неприличный жест, растворился среди остальных клоунов. На трибунах раздался смех, и Джим, гордо поклонившись, прошествовал за кулисы.

Но даже после этого все могло бы быть в полном порядке, если бы она держала язык за зубами. Но вечером, отведя собак в загон, Викки вернулась в фургон и сдержанно-сухим тоном, всегда выводившим его из себя, заметила:

— Это был запланированный трюк, Джим. Он дарит цветы всем женщинам, уходящим с арены.

— Заткнись! — отрезал Джим и сделал еще один глоток из бутылки с пивом. Пиво было теплое, поскольку льда у них не было, и оставляло во рту металлический привкус. — Заткнись и прикуси язык. Ты мне до жути напоминаешь мою старуху — та тоже болтала без передышки — к месту и не к месту.

Она повернулась и впилась в Джима горящими глазами:

— А вот и не заткнусь! Если ты не прекратишь орать на меня, я от тебя уйду, и тогда…