она, теряя рассудок, не вознеслась к вершинам блаженства.
Придя в себя, истомленная и пресыщенная, она увидела чуть неловкое выражение на лице мужа, и ее совершенно неожиданно пронзило чувство горячей признательности к этому человеку, пожертвовавшему своим удовлетворением ради ее наслаждения. Уперевшись ладонями в его грудь, она заставила Стива лечь на спину, затем, оказавшись сверху, дала ему войти в себя и начала раскачиваться вверх-вниз, откидывая намокшие волосы с лица. Она теперь старалась для него, хотела и ему подарить минуты блаженства, но в какое-то мгновение ее снова пронзили нетерпение и страсть, и она вошла в бешеный ритм, снова достигнув кульминации своих чувств.
Под ней корчился в невыразимо сладостных муках Стив, и по теплу, затопившему ее, она поняла, что достигла цели.
— Боже, Мишель, сколько раз я мечтал об этом! — простонал он.
Мишель почувствовала неожиданный прилив нежности: отчасти из благодарности за подаренное наслаждение, но только отчасти. При виде блаженства на его лице она подумала — впервые за все время их отношений, — что он, пожалуй, и вправду может быть влюблен в нее.
Стив чуть приподнялся и пальцем провел по контуру ее губ.
— Милая моя, — пробормотал он. — Ты так сладко целуешь, Мишель…
Она рассмеялась, снова ощутив себя семнадцатилетней девчонкой. Впрочем, нет. В семнадцать лет она была влюблена в другого мужчину, и тот превратил ее из девушки в женщину. То, что она пережила сейчас, было иным, но, пожалуй, еще более впечатляющим.
В неожиданном приливе нежности она взяла в руку обмякшее орудие Стива, только что подарившее ей наслаждение.
— Ах ты мой бедный… — проворковала она. — Притомился, выбился из сил.
Стив откинулся на спину и захохотал во весь голос.
— Не могу поверить, что это говоришь ты! — сообщил он, вытирая слезы. — Неужели моя четырнадцатилетняя невеста выросла?
Мишель хихикнула — это она-то, никогда и нигде не позволявшая себе так глупо хихикать.
— Ты просто больной, тебе это известно? Возжелать школьницу-малолетку — это ж надо придумать такое!
— И не возжелал я тебя вовсе. Разве что совсем чуть-чуть. А в основном я тобою восхищался и преклонялся перед тобой, если на то пошло. Так что надо ли понимать твои слова так, что ты решила дать нашей попытке семейной жизни шанс?
— Если бы ты не подпоил меня в ресторане, ничего бы у тебя не вышло, — благодушно ответила Мишель. — Запомни только, что я не из тех, кто покорно будет плясать под твою дудку. У меня есть свое мнение, и я не собираюсь его скрывать в угоду кому бы то ни было, даже собственному мужу.
— Если бы ты не сказала этого, ты не была бы той Мишель Брадфорд, которую я выбрал в жены, — ухмыльнулся Стив. — Так что мир?
— Мир!
12
Со стороны может показаться, что на зиму цирк забирается в берлогу и погружается в спячку. На деле же зима — время активной работы. Во-первых, нужно кормить и дрессировать животных, ухаживать за ними, думать о приплоде. Во-вторых, ремонт и покраска. В-третьих, выплата пособий (половина зарплаты) рабочим, которые остались на зимней стоянке, а значит, и функционирование — пусть в свернутом виде — походной кухни. Кроме того, сразу же в конце сезона начинается работа по составлению программы гастролей на будущий год. Утверждаются сроки, подписываются контракты на будущие поставки, идет согласование с местными властями. Затем надо успеть починить или заменить брезентовые шатры, довести до кондиции аттракционы, заказать и получить новые костюмы, чтобы к весне, когда артисты соберутся для новых гастролей, они могли заранее их примерить.
А еще — нескончаемая бумажная волокита: заполнение налоговых деклараций, сверка бухгалтерских записей и выписанных чеков. Нужно подвести баланс, разобраться с бухгалтерией, а для этого — свести вместе бесчисленное количество концов, оставшихся от прошлого сезона.
В эту зиму большая часть бухгалтерии свалилась на плечи Мишель. Как ни задевала ее отведенная ей роль канцелярской крысы, в принципе такое решение было справедливым. По этой части она была дока, этому она училась в колледже. Зато она оставалась новичком в руководстве персоналом, в деле составления программы гастролей и вообще в тех вопросах, где требовалось глубокое и детальное знание всех особенностей циркового дела.
При всем этом она не чувствовала себя пятой спицей в колесе, и когда персонал начал на месяц раньше обычного собираться, она взяла за правило посещать еженедельные собрания, проводимые Стивом. Он терпеливо выслушивал жалобы и сообщения о тех или иных затруднениях, и Мишель вынуждена была отдать должное его такту, обходительности и способности прийти в итоге к решению, учитывающему интересы всех сторон в споре, — решению, которое разряжало ситуацию, даже если не вполне соответствовало тому, на чем настаивали жалобщики.
Что, однако, ее обижало — так это невозможность (как прежде) выдать до срока аванс, разрешить спор или приструнить зарвавшихся, не испросив предварительно согласия Стива. Правда, утешением оставались старые друзья, не изменившие ей, не переметнувшиеся к новому хозяину. Они то и дело заваливались к ней в Серебряный фургон, чтобы поболтать о старых временах, и Мишель скорее поощряла их визиты, чем препятствовала им, хотя на болтовню уходило немало драгоценного времени.
Напряженность в отношениях со Стивом росла, и к концу зимы единственным местом, где они отлично понимали друг друга, стала постель. После продажи дома мистера Сэма Мишель перебралась к Стиву, но не раз пожалела об этом. Даже вырученные за дом деньги — и те целиком ушли в фонд развития цирка. Какое-то время они вместе со Стивом питались в походной кухне, но разговаривать им было не о чем, и вскоре Мишель под любым предлогом начала избегать совместных с мужем трапез.
Стив обращался с нею безупречно вежливо, но настороженность по отношению друг к другу не давала сложиться подлинной близости между ними. Мишель усердно скрывала все свои обиды и претензии и довольствовалась таким существованием, воспринимая неожиданно удачную сексуальную жизнь как нечто отдельное от остальных ее отношений с мужем.
Если Стив и ощущал недостаток душевного тепла с ее стороны, он никак этого не показывал. Иногда во время завтрака или обеда она случайно ловила на себе его мучительно напряженный взгляд, и тогда ей становилось жаль и его и себя — но дальше сожалений дело не шло.
Объединенный цирк тем временем переживал период перемен. Темой года стали «Легенды Америки» и, к удивлению Мишель, Стив поручил ей подготовку костюмов. Подозревая, что это всего лишь подачка, призванная успокоить ее самолюбие, она тем не менее с головой ушла в работу: читала книги по истории театрального костюма, консультировалась с заведующими костюмерной частью и профессиональными модельерами, интересовалась соображениями той части труппы, которая осталась с цирком на зимовку, и выдала в итоге современную и практичную в употреблении серию цирковых костюмов.
Просмотрев эскизы, образцы материалов, пробные экземпляры, Стив бросил: «Славная работа, Мишель». И все. Поскольку предложений переделать что-либо не поступило, Мишель сделала вывод, что муж доволен. А вот она осталась неудовлетворенной. Отец в этом случае рассыпался бы в похвалах — быть может, и не вполне заслуженных, а Стив вел себя так, будто она всего лишь сделала то, что должна была сделать.
Вскоре после того, как на место зимовки прибыл для начала работы административный персонал, Стив созвал собрание в Серебряном фургоне. Он сообщил своим помощникам, что заказал новый красно- бело-голубой шатер для большой арены — оригинальный проект с огороженной ареной, четырьмя столбами-подпорками и двенадцатифутовым задником, — рассчитанный на большее количество зрителей. Заказаны были и палатки для остальных аттракционов, включая «Ноев ковчег» и детский зоопарк, — они тоже должны были быть выполнены в красно-бело-голубых тонах.
