часть ее существа, а живая Роза была хранительницей священного огня, жрицей в храме Принцессы Мары. Если даже это всего лишь тщеславие — что из того? Она никогда не претендовала на роль скромницы, да и правдивость никогда не была ее сильной чертой, если уж на то пошло. Да и с каких это пор
Не далее как в прошлом месяце появилась очередная книга о Принцессе Маре, почти тут же принятая к экранизации. Лоретта, женщина, присматривающая за ней — то понося свою подопечную, то холя и лелея ее, — во время тихого часа читала Маре эту книгу. Автор, разумеется, допустил массу неточностей и, подобно большинству других, восхвалял цирк за его дурные стороны и упорно не замечал того подлинно замечательного, что есть в жизни циркачей. Тем не менее все это не помешало Маре получить истинное наслаждение. Вся книга была гимном во славу Мары, она поднимала ее на высоты, недоступные другим, грешным и смертным обитателям земли.
Гимн во славу!.. Легенда при жизни. Что ж, все это опять-таки была она, Мара.
И снова на губах ее заиграла улыбка. Решение было принято, и Мара преисполнилась желания вовсю наслаждаться этим своим выездом в свет, если верить намекам старого хрыча дока Роббинса — последним выездом в жизни. Что ж, спорить сложно, она и вправду ужасно старая. Ей это было ясно и без того преувеличенно уважительного отношения к себе, которое она внушала окружающим в последнее время. Но она ни о чем не жалеет — абсолютно ни о чем! Она прожила волнующую жизнь, куда более искрометную и богатую впечатлениями, чем могла мечтать в юности. Нет, и тогда она не сомневалась, что жизнь ее будет захватывающей. Ей просто казалось, что она всегда будет оставаться хозяйкой собственной Судьбы. Хотя в некотором смысле так оно и получилось.
Много ли людей на этом свете смогли сотворить и поддерживать миф о себе? Воплощением романтической мечты, блеска и очарования — вот кем стала в глазах людей Мара. Иначе обстояло дело с некоей Розой Смит. Эта женщина, пусть и пользующаяся известностью в околоцирковых кругах, вела жизнь куда более затворническую и внешне совершенно неэффектную. И тем не менее у Розы тоже не было никаких оснований жаловаться на Судьбу. В конце концов, разве не хотелось бы любому человеку поприсутствовать на своих собственных похоронах, вдохнуть полной грудью запах траурных букетов и услышать хвалебные речи над собственной могилой, попутно считая слезы на лицах скорбящих?
Были и другие плюсы. Роза Смит в целом оказалась мудрее, нежнее и, безусловно, куда скромнее, чем Мара. И она сумела сыграть важную роль в жизни тех, кого любила больше всего на свете, сумела сделать их счастливее.
Лимузин медленно, буквально дюйм за дюймом, пробирался сквозь толпу к воротам парка. Выполненные в виде гигантской клоунской маски, они еще издалека обещали волнующие впечатления и веселье. Подъездные аллеи были обрамлены цветущим кустарником — подстриженным, как и деревья в этом отлично спланированном современном парке, но когда машина подъехала к киоскам и ларькам, на Мару повеяло старым, неистребимым запахом цирка.
«Молодцы! — с восхищением подумала Мара. — Вкус и чувство меры, без всякого там снобизма». При всей чистоте и строгости устроители шоу сумели внести в него ноту той зажигательной вульгарности, без которой истинный цирк немыслим: разноцветные воздушные шары, весело плещущие на ветру в синем небе, пестрые флажки, яркие вывески. Справа и слева проплывали павильоны «Поймай рыбку» с его развалом дешевых и ярких призов, «Возьми свой шанс» (судя по всему, разновидность старого аттракциона «Приставь корове хвост»), ларьки, торгующие ирисками и попкорном, арахисом и гамбургерами, а также поджаристыми булочками с изюмом, известными здесь, во Флориде, как «сандвичи по-кубински». В меню, вывешенном у другого киоска, Мара моментально определила влияние Мишель. «Тако, буррито, чили» — Мишель с давних пор была фанаткой мексиканской гухни…
Затем шли механические аттракционы — целое море, за ними разместился еще ряд павильонов: здесь старые знакомые — тир и силомер — мирно соседствовали с рядами электронных игр. «Все для всех» — да, все это был цирк чистой воды, изменившийся вместе со временем и все же оставшийся самим собой. Надо отдать должное Стиву — он безошибочно угадал, что детей неудержимо тянет как к последним чудесам техники, так и к старомодным воздушным шарикам, а у их родителей живут в душе воспоминания о собственном детстве, и они не упустят возможности хотя бы на несколько минут вернуться в те беззаботные годы.
Кое о каких нововведениях старые цирки не могли и мечтать — например, о железных скамьях под деревьями. А деревья были пересажены сюда уже большими. Чувствовалось, что Стив не поскупился, чтобы воплотить в жизнь свою мечту. «Свою и Мишель», — поправила себя Мара. Пусть выдумал все Стив, но Мишель восприняла это всей душой.
Они проехали мимо мини-зоопарка, мимо «Ноева ковчега», мимо зданьица, афиша на котором осторожно приглашала посмотреть на «танцы девушек всего мира». «Есть в этом мире вещи, которые остаются навсегда», — самодовольно подумала Мара, вспомнив те времена, когда сама танцевала в кордебалете. А вот забегаловки-закусочные определенно изменились. Теперь рядом с ними под красно- бело-голубыми навесами стояли ряды столиков и на белых стульях сидели посетители, успевшие проголодаться или нагулявшие аппетит во время прогулок по парку. Мара не была поклонницей этих кафе: все-таки как было здорово слоняться по аттракционам с хот-догом в одной руки и бутылкой шипучки в другой!
Машина остановилась перед громадным зданием в виде гигантского шатра, над крышей которого легкий бриз полоскал флаги и эмблемы. У порога Мару уже ждала Мишель — она была ослепительно хороша в своем красно-бело-голубом платье и в туфлях на высоких каблуках, подчеркивавших ее длинные стройные ноги. Она тут же рассказала Маре, что они намерены, как и в обычном цирке, каждые три года менять центральную тему представления и что для начала они решили взять патриотическую. «Красавица Америка» — таков лейтмотив этого года.
Мара улыбнулась, про себя отметив, что Мишель выглядит отлично, особенно если учесть, что внучка на третьем месяце. Мишель никому, кроме Стива, не сказала об этом, но от карт ничего не утаишь… Мара с трудом удержалась от искушения поздравить Мишель и, обняв, поцеловать ее. Нет, не стоит. Пусть внучка сама сообщит ей радостную новость, когда сочтет нужным. Мишель и Стив ждали так долго — целых двенадцать лет! Ждали и надеялись. А кроме того, Мишель всегда обожала секреты, так пусть еще немного понаслаждается тем, что никто ничего не знает.
— Роза, — сказала Мишель, обнимая ее, — как почетную гостью мы посадим тебя в нашу ложу. Нам со Стивом придется подежурить за занавесом во время дневного представления, но как только все закончится, я за тобой приду. Мы собрались устроить небольшой праздник, ничего грандиозного — чтобы не утомлять тебя, просто позвали несколько самых близких друзей. Я уже сказала им, чтобы они к тебе не приставали, пока ты не посмотришь шоу до конца. Там, в финале, будет слоновий марш. Двадцать слонов, самые большие, каких мы только отыскали, и один очаровательный маленький слоненок. Мы назвали его Лорд Джоко, в честь того самого клоуна-карлика, который был другом Принцессы Мары.
Мара хотела поправить ее и сказать, что Джоко был просто маленький человечек, а не карлик… Но так ли это было теперь важно? В любом случае Джоко был бы в восторге, узнав, что его именем назвали слона.
Мишель проводила Мару в директорскую ложу, всю обитую плюшем и расположенную прямо по центру, напротив занавеса. Чувствуя на себе взгляды зрителей, Мара, несмотря на усталость, царственно выпрямилась в кресле, а когда Мишель ушла, кинула взгляд на купол. С виду — брезентовый потолок их Большой арены. На миг Маре даже показалось, что она держит в руках планки трапеции и улавливает знакомый запах опилок.
Свет погас, представление началось.
В течение двух часов под аккомпанемент звучного голоса ведущего, объявлявшего номера, она смотрела номер за номером. Это был изумительный сплав нового и старого. «Все для всех», — подумала она, снова невольно поддаваясь магии цирка…
Программа приближалась к концу. Под аплодисменты публики ушли с арены акробаты и жонглеры, укротители в своих строгих костюмах, слоны, львы и маленькие, но важные пони, остался только клоун-«простак» с приставным красным носом и подрисованной улыбкой. В завершение он уморительно шлепнулся на зад, потом вскочил на ноги, отвесил публике низкий поклон и под овации зрителей нырнул за занавес.
