Я высунулась подальше, ища взглядом Фрэйдл. На крыльце ее не оказалось. Слегка занервничав, я высунулась еще дальше. Внезапно я заметила ее краем глаза метрах в десяти от дома. Девушка разговаривала с парнем в коричневой кожаной летной куртке. В этот момент она бросила взгляд на коляску и заметила в окне меня. От неожиданности она подпрыгнула на месте и что-то быстро сказала молодому человеку. Тот поспешил прочь. Девушка побежала к дому, а я стала спускаться к ней навстречу.
Я открыла дверь. Она стояла на крыльце, краснея и извиняясь:
— Простите меня, миссис Эпплбаум. Я оставила Исаака буквально на минуту. Он крепко спал. И с того места я бы его услышала, если что. Честное слово.
— Ничего страшного, Фрэйдл. Я верю, что ты бы его не бросила одного. Ты не отошла далеко. Все в порядке. Да, кстати. Можешь называть меня Джулиет.
Она вроде бы успокоилась.
— Простите, мне так стыдно.
— Не переживай, Фрэйдл. Я и сама могла бы поступить точно так же. Просто никогда не оказывалась в подобной ситуации. Но как ты умудрилась уложить его спать?
— Я просто возила его в коляске по улице. Вот и все.
— И когда он заснул?
— Как только мы вышли погулять.
— Ты хочешь сказать, что он спит уже два часа? — Эта новость убила меня полностью и окончательно.
Фрэйдл посмотрела на часы.
— Может, чуть меньше. Мне пора бежать. Тетя уже ждет.
— Беги, конечно. Только подожди минуту, я принесу кошелек.
— Нет, нет. Рассчитаетесь со мной в конце недели.
— Хорошо, если тебе так удобнее. Послушай, Фрэйдл…
— Да?
— А кто этот парень?
К ее чести, Фрэйдл не ответила «Какой парень?», или «Никто», или что там обычно говорят подростки, пытаясь уйти от объяснений. Она лишь совсем тихо произнесла:
— Пожалуйста, только ничего не говорите тете Нетти и родителям, миссис Эпплбаум.
— Джулиет, — поправила я. — Конечно, я ничего не скажу твоим родителям. Так кто он?
Она помолчала, затем прошептала:
— Йося.
— Он не хасид?
— Нет.
— Но его же зовут Йося? Он израильтянин?
— Да.
— Он твой парень?
— Нет! — почти испуганно возразила она.
— Это правда?
— Мы — вербоверские хасиды, и в нашей общине закон соблюдается даже строже, чем у любавичей. У меня не может быть парня. Я не имею права встречаться с парнями. У меня может быть только муж, муж, которого выберут родители, — тихо, торопливо, даже с горечью проговорила девушка.
— Но замуж тебе еще рановато, не так ли?
— Моей матери было семнадцать, когда она стала женой моего отца, а мне уже восемнадцать. Я уже отказалась от двух предложений, так что скоро придется согласиться.
— Как, твои родители уже пытались выдать тебя замуж? Ты что?
— Пытались два раза, и оба раза я сказала «нет». Но больше чем дважды девушка не может отказываться, если не хочет прослыть зазнайкой или кем-нибудь похуже.
Всего восемнадцать, а ее уже заставляют выйти замуж и жить, как мать — ребенок за ребенком, пока не наступит климакс. Я не знала, что и сказать.
— Мне так жаль, Фрэйдл.
Фрэйдл молча посмотрела на меня снизу вверх, и все двери, ведущие к ее настоящим чувствам, захлопнулись. Девушка пожала плечами и проронила:
— Родители выберут мне подходящую пару.
— Ладно.
— Тетя Нетти уже заждалась. Мне пора.
— Хорошо, тогда до завтра.
— До свиданья. — С этими словами она повернулась и побежала по дорожке и вверх по улице.
Я села на ступеньку, наслаждаясь наступившей тишиной. Но сладкий миг длился недолго: судя по всему, почувствовав, что репутация самого непоседливого ребенка в Лос-Анджелесе находится под угрозой, Исаак проснулся и издал истошный вопль.
Глава четвертая
В эту ночь Исаак проспал целых три часа, с 2:00 до 5:00. И когда я проснулась от его утреннего ворчания, которое обычно предшествует утреннему кричанию, то в прямом смысле этого слова выпорхнула из постели. Просто удивительно, как сказочно чувствуешь себя после трех часов непрерывного сна, особенно если обычно не спишь и одного. Я вытащила ребенка из кроватки и пулей вылетела из спальни, чтобы он не разбудил Питера. Добравшись до гостиной, я включила приемник и уселась кормить свое чадо под утренний выпуск новостей Государственного Общественного Радио. Исаак уже привык завтракать под успокаивающий голос Боба Эдвардса.[17] Меня же, из-за отсутствия возможности почитать газету, только эти полчаса утренних радионовостей и спасали от полного неведения о том, что творится в мире.
Когда Исаак утолил голод, я усадила его в прыгунок, закрепленный на кухонной двери. Он принялся радостно раскачиваться, подпрыгивая то вверх, то вниз, а я, внезапно вообразив себя Мартой Стюарт,[18] решила приготовить завтрак. Вскоре в духовке уже допекалась горка на удивление аппетитных, поджаренных до золотистой корочки оладий с бананами. Я накрыла стол на троих, теперь на нем красовались стаканы с соком и вазочки с подогретым сиропом, а из кофеварки доносился запах горячего эспрессо. И отправилась будить остальных членов семьи.
Руби открыла глаза, злая и невыспавшаяся, но, узнав, что на кухне ее ждут оладьи, сразу повеселела. Ее отца пришлось уговаривать немного дольше.
— Дорогой! Проснись!
Неразборчивое ворчание.
— Милый… Милый! МИЛЫЙ! — я выдернула у него из-под головы подушку. — Вставай! Кофе уже готов. И оладьи!
— Еще пять минут, — пробормотал он, накрываясь одеялом с головой.
— Ну же, вставай, Питер. А то оладьи остынут и раскиснут, — я склонилась и провела носом по его шее. — Давай, просыпайся, — прошептала я, и кончик моего языка проскользнул в его ухо.
— Ай! — закричал он, подскочив метра на два. — Ч-черт, Джулиет, в чем дело? — Он уселся на краю кровати, ковыряя пальцем в ухе. — Терпеть этого не могу.
— Я приготовила завтрак, — мило улыбнулась я.
Он удивленно уставился на меня.
— Что?
— Оладьи. Я сделала оладьи.
— Ух ты. Ладно, встаю. — Питер поскреб небольшое брюшко, натянул пижамные штаны и побрел за мною на кухню.
В коридоре мы остановились посмотреть на Исаака и Руби. Они держались за руки, Руби слегка
