пределы своей страны — то есть Тибета, как вы понимаете. Они не стали пересекать границу ползком безлунной ночью. Нет, не такие это были люди. Они оделись — или, лучше сказать, вырядились — как артисты бродячего цирка. Их наряды нарочито бросались в глаза. Кто-то изображал из себя укротителя тигров, кто-то — погонщика слонов, другие были пожирателями огня, канатоходцами и так далее. При этом каждый из них прятал в кармане мешочек с тибетской дорожной пылью и грязью. Родная земля — это святое. Китайские стражи границы — ребята отнюдь не семи пядей во лбу, так что монахи прошли пограничный контроль без проблем… Покинув свою страну, они направились прямиком в Бирмингем, штат Алабама. Как они добирались и почему выбрали именно этот город, осталось тайной. Хотя определенные догадки на сей счет имеются. Тибет и Бирмингем как-то связаны между собой по линии меридианов. И по линии параллелей тоже. Я не ученый и не могу объяснить точнее. Посмотрите в справочниках. Такова была первопричина их появления здесь. Потом уже их поразила красота этого города, лежащего у подножия Аппалачей. Да и как тут не поразиться? Невозможно. Я, например, не устаю поражаться… Короче говоря, этот дом, как и вся эта улица и весь этот квартал, на протяжении нескольких лет были заселены тибетскими монахами. Куда ни плюнь, попадешь в тибетского монаха. Моя жена Эллен — она скончалась не так давно, — Эллен с ними дружила и угощала их домашним печеньем. Такая уж она была женщина, очень добрая. Ныне все они исчезли — и Эллен, и монахи, но люди и сегодня называют этот район благословенным. И они совершенно правы, потому что здесь никогда не случается неприятностей. Никаких преступлений, никаких скандалов и разводов, дети играют на улице без малейшего риска попасть под машину. Это началось в то самое время, когда здесь жили монахи. Позднее они разбрелись по свету. Кто их знает, где они обитают сейчас. Но кое-что осталось здесь. Сказать вам, что здесь осталось? На каждом квадратном ярде? На каждом ярде этого дома и по всей округе? Так вот, здесь повсюду припрятаны мешочки с чудесной тибетской грязью. В этом тихом закутке больше Тибета, чем в каком-либо другом месте Земли. Исключая, конечно, сам Тибет. Даже свет, проникающий в комнаты через эти окна, даже свет имеет особый оттенок. Вот, пожалуйста, взгляните и убедитесь. А что касается ссудных процентов, так они просто не могут быть лучше…
Дед пользовался известностью в определенных кругах, причем отнюдь не только в Бирмингеме. Однажды его пригласили произнести речь на Общенациональном съезде риелторов. Он писал статьи для ежемесячного информационного бюллетеня. Он выдавал изречения вроде: «Риелтор продает не дом — он продает людям мечту» или «Магия места — вот над чем нужно работать». Он никогда не говорил: «Врите с три короба, пудрите людям мозги. Делайте все, чтобы спихнуть им товар». Нет, ничего подобного он не говорил, но именно этим он занимался все время. Бывало, когда мы с дедом ехали домой после рабочего дня, я смотрел на него и гадал, от кого может произойти человек, вытворяющий такие вещи. И как получилось, что сам я произошел от этого человека.
Стенной шкаф в прихожей хранил его трофеи: «Риелтор года. Эдмунд Райдер. 1977» и аналогичные за 1978, 1979, 1980 годы… Еще целую кучу призов он держал у себя в офисе. В не помню каком году он продал так много домов, что его наградили правом дать название улице в новом районе города. Он назвал улицу в честь Эллен и Люси: Люсэллен-лейн. Это название существует и поныне.
О нем говорили, что при желании он сможет продать вам по хорошей цене вашу же рубашку или ботинки, в которых вы к нему пришли, и даже ваш парик, если, конечно, вы его носите. Рассказывали, будто он трижды продал статую Вулкана японским туристам. «Это правда», — говорил он, когда его спрашивали на сей счет, из чего безусловно следовало, что все это вранье. Вулкан считался самой большой чугунной статуей в мире. Он стоял на вершине Красной горы, гордо возвышаясь над городом и над всем вообще, кроме разве что облаков. Вулканом звался римский бог огня и кузнечного дела, а поскольку Бирмингем в давние времена прославился как крупный сталелитейный центр, статуя была воздвигнута в качестве символа этой славы. Теперь здесь уже нет сталелитейной промышленности, но все еще есть Вулкан. Это нечто вроде статуи Свободы местного значения, с той лишь разницей, что Вулкан не является женщиной и не воспринимается чужестранцами как призыв пустить корни в этой обетованной земле. Я думаю, Эдмунд вполне мог бы его кому-нибудь продать. Я бы и сам запросто купил у него что угодно, не будь я тем, кто я есть.
— О'кей, теперь серьезно. Речь пойдет о твоем происхождении. Как известно, Зевс некогда спустился на землю в обличье быка. В один прекрасный день люди обнаружили его пасущимся на лугу. Подобные вещи случаются гораздо чаще, чем ты думаешь. Однажды он вот так же спустился на землю, чтобы поговорить с твоей бабушкой: он хотел с ней посоветоваться по какому-то вопросу. Как раз в тот момент твоя мама оказалась неподалеку, возясь с коровами. Ну и Зевс… знаешь, как это бывает… Словом, он соблазнил ее в укромном местечке за коровником. Ее беременность чудесным образом ускорилась, и ты появился на свет уже через несколько недель. В былые времена тебя бы причислили к полубогам, но, к сожалению, вера в сверхъестественные силы несовместима с современной школьной программой. Твоя мама впоследствии была приглашена на гору Олимп в качестве почетной гостьи. Там она близко сошлась с богом Аресом и с тех пор уже не возвращалась на землю.
Он никогда не отвечал на мои вопросы прямо и ясно. Он старался говорить забавные вещи, и очень часто ему это удавалось, но его нежелание сказать правду лишь усиливало мое желание ее узнать. Кем была моя мама? Куда она делась? Как она выглядела? Я как будто лишился частицы самого себя. Моя жизнь напоминала книгу, из которой кто-то вырвал первую сотню страниц. Я хотел знать свое прошлое. Все дети, с кем я общался в школе и кого видел по телевизору, как правило, имели мам. Мне нужна была история, правдивая история, чтобы, когда кто-то из ребят заговорит о своей маме, я тоже мог что-нибудь сказать про свою. Но дед лишил меня даже этой возможности.
И все же я любил его. Вот пример: одна моя нога была от рождения немного короче другой, из-за чего я прихрамывал при ходьбе. Дед специально выработал у себя хромающую походку, чтобы этим меня хоть немного утешить. Сердце у него было доброе. Единственным его недостатком была склонность к вранью. Если он после работы опаздывал к ужину, его не устраивало такое банальное объяснение этому факту, как дорожная пробка.
— Огромный трейлер, груженный кипарисовыми бревнами, на полном ходу разломился пополам, — рассказывал он. — Его шофер отделался легким испугом, но кипарисы выкатились на встречную полосу со скоростью тридцать-сорок миль в час. С полдюжины легковушек было разбито вдребезги, водители выскакивали из-за руля и бежали прочь, спасая свою жизнь. Это было зрелище, скажу я вам!
— Ты полагаешь, они были кедровыми? — задал он встречный вопрос.
— Ничего я не полагаю.
Любой реальный факт был для него как раздражающий камешек в ботинке, и он вытряхивал его прочь при первой же возможности.
— Сегодня я продал дом, — сообщил он однажды, снимая галстук и доставая из холодильника банку пива.
— Симпатичный домишко — я вам о нем рассказывал?
Анна, стоявшая у плиты и что-то помешивавшая в кастрюле, обернулась и посмотрела на него.
— Тот самый, в котором ночуют бабочки-данаиды во время своих перелетов на юг? — спросила она. — Помоги мне накрыть на стол, Томас.
Анна не была моей матерью и никогда не претендовала на эту роль. Но она не была и мачехой, поскольку мой дед и она не узаконили свою связь браком. Дед говорил, что после Эллен никогда больше не женится. Анна скорее была мне как старшая сестра, или тетя, или какой-то гибридный вид родственника, которому еще не придумали названия, да и вряд ли придумают, потому что этот вид представлен одной- единственной особью.
Я начал накрывать на стол.
— Их бывает так много, что в полете они затмевают солнце, — сказал дед. — Да, я говорю об этом
