Грустная история. Я б заплакал, если бы то же самое не происходило с миллионами людей. Маленький мальчик. Запаршивевший отец, с покрасневшими, заплывшими глазами, отчаявшийся, жалкий и, откровенно говоря, раздражающий. Генри упражнялся в карточных фокусах и, занимаясь этим, забывал обо всем, окружающее для него исчезало, и он витал в ничейном пространстве воображения между его жизнью и жизнью другой. Когда в такие моменты отец бывал трезв, он смотрел на сына затаив дыхание, с изумлением и восторгом. А еще изучающе. В его мозгу, как пчела, гудела одна мысль. Неожиданно он напялил на голову продранный берет, схватил сына за руку, сказал: «Прихвати карты» — и потащил его на улицу.
Вот так карты спасли Генри жизнь. И почти — его отцу.
Отец повел его в центр Олбани, на угол улицы, где небольшая толпа окружила человека у столика. Дюжина охваченных азартом мужчин всякого рода и звания: одни в стильных двубортных костюмах с подбитыми ватой плечами, другие в брюках гольф и мягких фетровых шляпах с опущенными полями. Был там и безногий на тележке с колесиками. Мистер Уокер с сыном присоединились к ним. У человека со столиком было три карты, и он двигал ими вперед, назад и по кpyгy, и его руки были как будто совсем без мяса, одни кости. Лицо заострившееся, щеки впалые, прыщавая кожа изрыта оспинами, широкополая шляпа (в те времена все ходили в шляпах) сдвинута на затылок, открывая огромный лоб. Он сыпал сумасшедшей скороговоркой, от которой никто не мог оторваться. Они завороженно слушали его, следя за молниеносными движениями рук.
Следите за красной картой — это выигрышная карта; я покажу, где она сейчас — видите? — чтобы вам было легче следить, когда я ее переверну. Сперва медленно, так что вы уверены. Уверены, сэр? Могу показать. Вы наблюдательный. С вами лучше не пытаться играть. Хотел заключить пари, но не с вами… нет, сэр… но конечно, если настаиваете, на пятерку, так и быть, рискну; у всех нас семьи, которые нужно кормить, и то ли я накормлю вашу, то ли вы мою. Так. Теперь говорите. Эта, которая посредине? Посмотрим… Ага! Извините, сэр! Боюсь, все указали на нее. Благодарю вас, и, да, я забираю ваши деньги, и мои дети тоже говорят вам спасибо.
Мистер Уокер взглянул на сына и увидел в нем что-то новое. «Сможешь выиграть?» — спросил он. Генри понаблюдал еще несколько секунд за игрой и пожал плечами: «Конечно могу».
И выиграл. Всю зиму и весну трехкарточный монте — или, иначе, «угадай королеву», или «угадай даму», — кормил их, обеспечивал одеждой и жильем. Приятно было смотреть, как молоденький парнишка собирает деньги мужчин вдвое, втрое старше его, вдесятеро здоровее. Это было опасно и…
[Дальше вся страница в следах кофе, вина, табачного пепла, слез — невозможно разобрать.]
«Понятия не имел, что это противозаконно», — сказал им мистер Уокер.
[Следующая страница вырвана]
которого он встретил в тюрьме. Он пододвинул ее мистеру Уокеру таким движением, будто это сама магия. На визитной карточке было выведено:
Я знаком с этой визиткой, потому что видел ее собственными глазами: Генри хранил ее у себя все те годы. Обтрепанная, края обсыпались в его руках, один в один та тройка червей. Сентиментальный он был, Генри, если только это его настоящее имя. Я потом тоже хранил ту визитку. Потому что Том Хейли сыграл важную роль. Он изменил жизнь Генри.
Том Хейли был тем человеком, который превратил Генри в негра.
Том Хейли! Какой великой фигурой он должен был стать! Великой не как Рокфеллер и Рузвельт, а скорее как Ф.Т. Барнум,[9] если бы Ф.Т.Барнум тоже родился на мощеных улочках Олбани, был бы прикован к городку из-за матери, никак не хотевшей умирать и о которой, как единственный сын, он чувствовал себя обязанным заботиться до конца, а когда она все же умерла, уезжать было уже слишком поздно. Представьте себе все мертворожденные мечты Тома Хейли! Представьте Александра Великого, всю жизнь прозябавшего в сонном царстве Македонии, и вы получите полную картину. Высокий, сверхъестественно счастливый, в глазах светится надежда — надежда, что вы что-то можете сделать для него, что он может что-то взять от вас, что сделает вас обоих привлекательней для вора. Он притягивал деньги, как торговый автомат, например вот этот. Но в основном по мелочи. Все в нем было крупным. Руки, зубы, уши, нос. И силы немереной, словно его подпитывали энергией сами солнце с луной. Высокий и вообще-то худой, но с небольшим симпатичным брюшком, которым очень гордился. Оно так славно круглилось у него между подтяжек! И не было человека, который бы ему не нравился или которому он не нравился. Таким был Том Хейли.
[Далее следует пространный пассаж, где Мосгроув подробно рассказывает о смерти своих родителей: матери — от огня, отца — от трактора, которых он очень любил. «Как странно, — пишет он, — что за сорок лет эта любовь не уменьшилась ни на йоту. Они по-прежнему живут в моем сердце».]
Кабинет Тома Хейли располагался на втором этаже четырехэтажного дома на окраине складского района, неподалеку от бумажной фабрики. Окна темны от копоти, вонь ужасная, ядовитая, обжигающая ноздри. Орды ханыг и бродяг, толпящихся у брошенного товарного вагона, их рая в промозглый ветер и ледяной дождь, обрушивающиеся по ночам на дощатые стены. Конечная остановка трамвая была за шесть кварталов от того дома, так что мистеру Уокеру и его чудо-ребенку пришлось тащиться до него пешком, черт бы все побрал. Отец Генри хромал: не потому, что нога болела, а потому, что двигать далекими конечностями, переставлять их одну за другой его пропитые мозги вежливо отказывались — это было для них просто слишком. Хорошо еще, что он вообще умудрялся держаться прямо.
— Понятия не имел, что это противозаконно, — пробормотал он в тысячный раз. — А ты?
— А я все понял, — ответил Генри, — по тому, как парень быстренько складывал столик, стоило появиться полицейскому.
Мистер Уокер принялся гладить сына по голове своей мозолистой дланью, пока у того не защипало череп.
— Сообразительный. В меня пошел.
Что, как знал Генри, было неправдой. Больше того, в голове у него уже составился перечень, список черт, которыми он не походил и никогда не будет походить на отца, очередного Оборвыша Дика[10] с душой поэта. Он скорее в мать, думал Генри. Хотя, по- настоящему не зная ее, вообразил ее себе, наделив качествами, какими сам желал обладать, — целеустремленностью, страстностью, справедливостью, упорством и способностью чувствовать горе. В этом последнем он уже преуспел.
— Значит, мы нарушили закон, — сказал мистер Уокер, пожимая плечами. — А что закон сделал для нас? Что закон сделал для вон тех бедолаг? Он может все только ухудшить. А теперь мы попали им на заметку. Вот почему нам нужно жить честно, тебе и мне. Вот почему нам нужно поговорить с этим человеком, Томом Хейли. Знаешь, во всем есть своя положительная сторона. Не попади мы в тюрьму, мы никогда не получили бы эту карточку. Я рад, что мы провели там несколько ночей, ты и я! Нам еще повезет, Генри. Я это чувствую.
Это чувство явно разделяли не меньше дюжины других отцов с сыновьями, матерей с дочерями, дядьев с племянниками: крохотная приемная Тома Хейли была набита до отказа.
— Матерь Божья! — вымолвил мистер Уолкер. Он огляделся, ошеломленный такой конкуренцией. — И что будем делать?
— Ждать, как все мы, — сказал громила со взглядом наемного убийцы, словно мог читать их мысли и пресекая мелькнувшую у них идею прорваться без очереди. — Вон список тех, кто перед вами.
