Рэй задним ходом

растерянно потряс головой и медленно протянул руку. Он осторожно держал пуговицу в пальцах и рассматривал, словно невиданный бриллиант, поворачивая то так, то эдак, дивясь ее форме и красоте. Он приложил пуговицу к своей куртке.

– Это… это мечта становится явью, – сказал он.

И Рэй понял, что он думает об отце и готов расплакаться.

– Теперь нам осталось только пришить ее на место. – Рэй старался говорить повеселее.

– Может, вы попросите кого-нибудь в магазине аккуратно пришить? Завтра. Или послезавтра, когда у вас найдется время…

– Чепуха! – воскликнул Рэй, вставая с дивана настолько проворно, насколько мог в данных обстоятельствах, полупьяный и в одних носках. – Я сам пришью, причем сию же минуту!

– Нет, Рэй, пожалуйста…

– Я настаиваю, – сказал Рэй. – У меня где-то здесь есть иголка с ниткой. – Он вытащил иголку из кармана. – Ага, вот она. Теперь мне нужно только хорошее освещение… – Поскольку в гостиной было довольно темно.

– Если вы настаиваете… – Питер встал и провел Рэя в комнатушку, похожую на маленькую столовую. Там стояли прямоугольный дубовый столик и два стула. Над столиком висела большая красная лампа, которую он включил.

– Нормально?

– Отлично, – сказал Рэй, присаживаясь. Питер сел рядом – так близко, что они соприкоснулись коленями и потом соприкоснулись еще раз. «Какой маленький столик», – неотвязно вертелось в голове у Рэя.

– Право, в этом нет необходимости, – сказал Питер, наблюдая за ним.

– Мне хочется, – сказал Рэй. – Я люблю шить. Это занятие приводит меня в созерцательное настроение. Скажу вам одну вещь. – Он понизил голос до шепота. – Я всегда славился тем, что специально отрывал пуговицы от своих рубашек, чтобы всегда иметь возможность пришить одну-другую, когда почувствую такой позыв. Одинокой ночью.

– И сейчас вы чувствуете такой позыв?

– Да, – сказал Рэй, поднимая глаза и продолжая орудовать иголкой. Но вероятно, слишком энергично: проталкивая иголку вверх, он довольно глубоко проткнул безымянный палец и сразу же увидел, как из крохотного отверстия потекла тоненькая струйка крови, впитываясь в куртку Питера Бойлана. Большое красное пятно растеклось на том месте, где должна была находиться пуговица.

– Питер, – пролепетал он, – ваша куртка… Рэй с ужасом смотрел на него, ожидая вспышки гнева или, по крайней мере, проявлений негодования, печали – любого чувства, какое должен испытывать человек, когда пьяный портняжка пачкает кровью его самую любимую вещь.

– Моя куртка?– переспросил Питер. – Ваш палец! Покажите ваш палец!

Рэй вытянул палец. Питер взял руку Рэя. За спиной у него стояла коробка бумажных салфеток, и он взял одну и вытер кровь. Она стекала к основанию пальца и скапливалась там. Питер вытер все по возможности тщательно, но кровь продолжала течь из ранки, медленно, но безостановочно. – Здесь поможет только одно, – сказал Питер. И прежде чем он закончил фразу, Рэй понял, о чем он говорит; понял, что он делает, еще прежде, чем Питер поднес палец к губам и облизал. Он очень добр, подумал Рэй, очень добр. Именно так поступила бы мама. Но одновременно он осознал: «Нет! Он мне не мать, и такого не может быть». Он чувствовал горячие токи крови, бегущие сквозь тело: она кипела в жилах, струилась сквозь тело и вытекала из крохотной ранки на безымянном пальце в рот Питера. Рэй чувствовал горячие токи крови. И в данном случае наблюдалось известное движение – там, где он не хотел бы сейчас чувствовать никакого движения, ровным счетом никакого. Н o некоторые вещи человек просто не в силах контролировать. И это, подумал Рэй, самая главная вещь.

Рэй вытащил палец изо рта Питера и встал. Питера словно парализовало: глаза по-прежнему широко раскрыты, губы округлены, рука висит в воздухе.

– Мне пора идти, – сказал Рэй, роняя пуговицу и куртку на пол. – Извините, но я должен.

– Позвольте, я… перебинтую вам палец, – сказал он. – Пожалуйста, Рэй.

– Нет, – сказал Рэй. – Со мной все в порядке. Просто мне… не нравится все это. Извините, если я испортил вашу куртку. Мне правда очень жаль. Но возможно, пуговица закроет пятно.

Рэй вернулся в гостиную и собрал свои пуговицы. Он смел их ладонью со столика в кейс, закрыл и защелкнул последний. Потом направился к двери; Питер шел за ним по пятам.

– Прошу прощения, – сказал он, – если я вел себя слишком – как вы это называете? – навязчиво. Я не хотел. Я просто пытался помочь. И не думал, что у вас возникнут возражения.

– У меня не возникло возражений, – сказал Рэй, не в силах посмотреть Питеру в глаза. – Не возникло. Именно поэтому я ухожу.

Значит, вы не хотите поговорить об этом? Буквально минуту!

Нет. – Рэй помотал головой, уставившись на свои носки. Он даже не сумел пожать плечами, хотя и попытался.

Понимаю, – сказал Питер. – В таком случае… Да. В таком случае. До свидания, – сказал Рэй. – Пользуйтесь на здоровье вашим Филипом Хартли. И доброй ночи.

И ночь действительно была доброй во многих отношениях. Свежий и прохладный воздух, чистое – небо, яркие белые звезды. Они сверкали повсюду, куда ни кинь взгляд. Легкий ветер шелестел листвой, и из домов тянуло запахами ужина. Но кровотечение у Рэя все еще не остановилось. Несколько капель крови упало на туфли и на штанину, но он не решался поднести палец к губам – пока еще не решался. Ему надо было поскорее добраться до дома, и он зашагал на предельной скорости. Со стороны, подумалось Рэю, он, наверное, похож на человека в ускоренной перемотке вперед: так неестественно часто он перебирал ногами.

А потом он пустился бегом. Прижимая к боку кейс с пуговицами, он бежал так, как не бегал уже много лет. От ветра у него заслезились, засаднили глаза, все вокруг расплывалось, но он-таки различил впереди фигуру женщины, идущей навстречу. Казалось, она махала рукой. Не желая пугать женщину вышедшую на прогулку в столь дивный вечер, Рэй решил сбавить скорость, но не смог или не захотел, Он не замедлил шага. Даже приблизившись к женщине и увидев, что это Дженнифер Мьюборн, он почти пролетел мимо. Но в последний момент немного сдал влево и с разбегу налетел на нее, при столкновении уронив свои пуговицы, которые рассыпались по тротуару и проезжей части улицы, словно крохотные осколки его самого. И Рэй ухватился – как утопающий за соломинку – за тело женщины.

– Выходи за меня замуж! – выкрикнул он, зарываясь лицом в каштановые волосы и крепко обнимая ее, свою Дженнифер, которая была ошеломлена не меньше Рэя, но на все согласна.

ЗИМА 1972-го Холодные ноги

Женщины, думал Рэй. Слово представлялось математической задачей – найти значение х – и маячило перед глазами, упертыми в письменный стол. Ему требовалось смочить горло, что-бы написать хоть что-нибудь. Во многих отношениях, думал он, с мужчинами все гораздо проще, чем с женщинами. Мужчины менее сложны, менее загадочны, менее чувствительны. Вот например: он вдруг нашел в холодильнике банку пива, спрятанную за пакетом молока, – и мгновенно ik пытал приступ счастья. Женщинам всегда требуется нечто большее, а предоставить им большее трудно, особенно для Рэя. Он счастлив оттого, что держит банку пива в руке; оттого, что пьет его; даже от одной мысли о выпивке. Он сомневался, что женщина, любая женщина, способна достичь столь глубокого чувства удовлетворения от одного глотка спиртного.

Мэри, во всяком случае, не могла. Мэри казалась лабиринтом, полным тупиков и ложных путей; вероятно, бесконечным к тому же. Он подозревал, что они никогда не поймут друг друга. И все же она постоянно пыталась понять, словно сами эти попытки – безрассудные и безнадежные – были для нее всем в жизни. Приключения мужчины носят физиологический характер; приключения женщины – эмоциональный. При таких обстоятельствах не лучше ли просто оставить друг друга в покое?

Рэй отпил еще глоток. К тому времени, когда пиво кончилось, он почувствовал, что может начать.

Моя дорогая, любимая, милая Мэри! Сегодня почтальон принес мне твое