Молодой мир

Причём надо ударить и по правительству, и по оппозиции: «Профессиональные политики молчат. Кто обо всём скажет Британии?»

— Скажете об этом вы, Алф, разумеется, вы. Я просто пытаюсь подсказать вам, как это сделать. Так что перестаньте говорить со мной так, как будто я один из ваших читателей. И слушайте. Как много, по- вашему, вам удалось узнать? И что вообще происходит? Я вам уже говорил. Все большее и большее число людей убивает себя, а министерство здравоохранения при поддержке правительства все это замалчивает. По-моему, это преступно. — Редактор замолчал и улыбнулся — его очаровательная улыбка как-то поблекла за последнее время. — Как, по вашей оценке, Алф, выросло число самоубийств?

— Не знаю, я не статистик: на один-два процента. Где-то в этих пределах…

— Нет, — Алф. На десять процентов, не меньше! И продолжает расти!

— Быть того не может!

— Но это есть, Алф. Это есть! Власти стараются распределить самоубийства по другим статьям: несчастные случаи, дорожные происшествия, былые болезни… Но теперь разорвётся бомба. Как они дурачили нас, редакторов, всё это время? Ничего подобного не было со времён отречения от престола. Когда я пришёл на обеденный приём по этому поводу, то обнаружил, что все там — редакторы и половина издателей. И я подумал: «Опять что-то с королевской семьёй: развод или ещё что». Так вот, я — ошибался!

— Что же это был за обеденный приём?

— Я не могу вам сказать об этом. Но суть в том, что мы договорились обнародовать новости в пятницу не этой неделе. Будет официальное заявление правительства, но уж как эту тему мы подадим читателям — наше дело. Вы понимаете?

— Тут нужно устроить так, чтобы у нас было преимущество перед всеми остальными. Я имею в виду не просто моё имя. Что-нибудь более весомое… Нужно получить побольше информации, которую другие иметь не будут…

— Это проще сказать, чем сделать…

— Что-нибудь вроде этого: «Центр помощи Алфа Соседа». Две страницы.

— Одна страница.

— Две страницы: письма в газету, интервью с родственниками самоубийц, мнение человека, с улицы: «Почему я ещё не сделал это», «Что говорит юность?» и так далее. Выступления епископов, что-нибудь вроде: «Христос ждал своего часа, мы тоже должны ждать». Мнение психологов. Обязательно должна найтись какая-то привязка к сексу. Потом мы могли бы организовать настоящие Центры помощи, снять для этого помещения. Будет девиз: «Поговорите с Алфом, друзья, прежде чем сделать это».

— Ладно, — вздохнул редактор. — Но пока только одна страница.

— Хорошо, одна, — согласился Алф Сосед.

В заявлении правительства говорилось, что серьёзная национальная проблема является практически проблемой интернациональной: в других странах наблюдается такое же увеличение числа самоубийств. Всемирная организация здравоохранения находится в Лондоне, она проводит расследование и даст рекомендации.

Это заявление было воспринято так же, как, скажем, сообщение о начале войны.

Алф Сосед взывал: «Не делайте это, приятели! Сначала свяжитесь с ближайшим «Центром помощи Алфа Соседа»! Если вам уже невмоготу, приятели, напишите мне. Умоляю, напишите!»

Группа собралась в «Тропической ночи».

— Знаете, что я думаю? — сказал Чарли Берроуз, небрежно оправляя пальто из верблюжьей шерсти. — Я думаю, взрослые просто сдаются. Я хочу сказать, они же никогда не получали никакого удовольствия от жизни: только пиво, бильярд и телевидение, все очень скучно. — Он сделал паузу, потому что чистые серые глаза Кэти смотрели на него с каким-то странным выражением.

— Давай дальше, — подбодрил его Эрни. — Говори, мы затаили дыхание.

Кэти не хотела сбивать Чарли. Каждый раз, когда она слышала его голос, у неё перед глазами вставала теперь картина: Чарли, после избиения в Уиндзоре, в изрезанной одежде, окровавленный, идёт, отказавшись от помощи, к мотоциклу…

— Так вот, — продолжал Чарли. — Я считаю, что они сдают все свои позиции. Нами командовать они перестали. — Группа оживлённо закивала, потому что это заявление, к сожалению, было неверным. — Им уже не до нас. Им уже все до лампочки.

— И всё равно на это нужна смелость, — сказал Роберт Сенделл. Формально не принятый в группу, он ухаживал за Кэти, хотя она его игнорировала.

— Мой папаша говорит, что высшие слои этого не делают. Им есть что терять: работа у них не скучная, во всяком случае — не девять часов в день.

— А мой на сокращённом рабочем дне, — сказала Кэти. — Люди сейчас плохо покупают телевизоры.

— Примета времени, — заметил Чарли.

Кэти вдруг вспомнила, как её отец пришёл домой, повесил пальто и сказал: «Сокращённый день». Ничего больше, только эти два слова. Мать… посмотрела на него и молча кивнула… «Будет, как в прежние времена», — потом тихо сказала она.

— Тебе-то что! — вдруг рявкнула Кэти на Чарли. — Не твоему отцу урезали жалованье.

Чарли покраснел:

— Если хочешь знать, мой отец вообще не работает… Но он пробует устроиться на электростанцию. Там так много народу себя поубивало, что уже не хватает рабочих рук. Вот почему вчера выключили электричество на несколько часов.

— По той же причине стало меньше автобусов и поездов подземки, — пробормотал Роберт Сенделл.

— Подумаешь — новости, — заговорил Эрни «киношным» голосом: — Эй, а может быть, в этом все и дело. Причина в том, что людям просто надоело ждать автобуса, они больше не могут так жить. Нравится эта теория?

— А если серьёзно? — спросила Кэти. — Почему они это делают?

— Я же сказал. Им надоело ждать автобуса на остановке.

— Они не видят смысла в жизни.

— Им надоело учить нас вещам, в которые они сами не верят: «Бог» и «Честность — лучшая политика»…

Примерно через час дети начали расходиться. Вид в этом районе был жутковатый: высокие фасады домов с освещёнными окнами, но все шторы были задёрнуты. Люди теперь мало общались друг с другом.

У дома Кэти столпились люди, несмотря на холод, а двое полицейских стояли спиной к толпе. К обочине приткнулась «скорая помощь», дверцы её были открыты.

У Кэти сжалось сердце от страха, и она побежала. Лифт не работал, конечно. Она бегом поднялась на четвёртый этаж, остановилась, переводя дыхание, сорвала с ног туфли и пробежала ещё два этажа вверх.

«Это не у нашей двери», — думала она, сворачивая за угол и влетая в знакомый холл. Тут кто-то сказал: «Это его дочь, ей можно». А мисс Браун, жившая под ними, которая вечно жаловалась, что Кэти слишком громко включает пластинки, сказала: «Иди к матери, милочка». О чём это она?

Лицо матери казалось застывшим среди неспокойной массы незнакомых людей и соседей.

— Кэти, — прошептала она, — где ты была? Мы тебя везде искали… — Голос её вдруг стал резким. — Он не имел никакого права это делать. Ты же ещё не кончила школу… Не надо было ему это делать… У нас было положение и похуже, чем сокращённый рабочий день. Конечно, мы тогда были молодыми, а это большая разница… Он чувствовал себя старым… А как же, по его мнению, чувствовала себя я?

— Только ты этого не делай! — закричала Кэти.

— Я-то уж нет, — сказала мать. — Мужчин вообще умирает больше.