завещанию.
По узкой дороге приблизился какой-то автомобиль, и Марка ослепил свет фар. Автомобиль мчался со слишком большой скоростью, и порыв поднятого им ветра, когда он проносился мимо «лексуса», ворвался в салон машины. Он проехал слишком близко, и нервы Марка напряглись до предела.
— О Боже! — воскликнул он и включил фары.
— Не сердись на меня, — снова взмолилась Бекки. — Я знаю, что поступила неправильно… Но я была так напугана. Он действительно становится настоящим чудовищем, когда ему не позволяют поступать по- своему.
— И что он в таком случае делает?
Она промолчала. Какой бы ужас ни внушал ей Лео — реальный или воображаемый, — с Марком Бекки им не поделилась. Вместо этого она вдруг сделалась неожиданно сдержанной, не теряя надежды на то, что ужас, о котором она говорила, произведет на Марка должное впечатление и он добьется возвращения денег ее родителей.
Он прекратил разговор, сославшись на то, что у него садится аккумулятор.
Год назад он с доверием отнесся бы ко всему, что она сказала…
Сегодня Марк не поверил ни одному ее слову…
Глава 21
Мучительное чувство одиночества становилось для Прю невыносимым. Ей было стыдно звонить кому- то из подруг, а дочь так и не перезвонила. Прю вообразила, что Дженни также отправилась к Джеку и Белинде, и ее неприязнь к Элеоноре возросла. Она представила, как Элеонора сидит дома с Джулианом, всеми правдами и неправдами пытаясь привязать его к себе, а Прю тем временем находится на краю бездны всеобщего презрения и на грани развода с мужем.
Все негодование Прю сконцентрировалось на ее так называемой подруге. Дарт Вейдер существовал лишь на периферии ее сознания. Из-за отчаяния мысли Прю путались, в данный момент она просто не способна была размышлять о том, кто он такой и какое отношение имеет к ее подруге. И вот, взглянув в окно, она с ужасом обнаружила там лицо мужчины. Всего одно мгновение Прю видела его, лицо только промелькнуло, но этого оказалось достаточно, чтобы исторгнуть из груди несчастной женщины крик ужаса.
На сей раз Прю все-таки вызвала полицию. От страха она едва могла говорить, но ей тем не менее удалось произнести в трубку адрес. В полиции ожидали проблем с того самого момента, как получили информацию о прибытии в поселок бродяг, и немедленно послали машину для выяснения обстоятельств. Тем временем женщина-офицер беседовала с Прю по телефону, чтобы успокоить ее. Может ли миссис Уэлдон описать человека, заглянувшего к ней? Она его узнала? В ответ Прю дала стереотипное описание грабителя или насильника:
— Бледное лицо… пристально всматривающиеся глаза…
«Но это не был ни Джеймс Локайер-Фокс, ни Марк Анкертон», — не уставала повторять она.
На недоуменный вопрос дамы из полиции, с какой стати в данной связи должны вообще упоминаться имена полковника Локайер-Фокса и мистера Анкертона, Прю выдала сумбурную галиматью о вторжении в дом, запугивании, инцесте, звонках с угрозами, магнитофонных записях, Дарте Вейдере, убийстве собаки и собственной невиновности.
— Вам следовало бы поговорить с Элеонорой Бартлетт из Шенстед-Хауса, — повторяла Прю так, словно не она вызывала полицию, а ей позвонили оттуда. — Она все затеяла.
Выслушав невероятные признания Прю, сотрудница полиции передала информацию своему коллеге, который занимался расследованием дела Алисы Локайер-Фокс. «Кое-что из рассказанного может вас заинтересовать, — заметила она. — Некая миссис Уэлдон намекает на какие-то доселе неизвестные скелеты в шкафу у Локайер-Фоксов».
Прю наговорила так много из-за сильнейшего приступа жалости к себе, который не смогла побороть. Ей целый день до такой степени не хватало доброты и внимания, что мягкий женский голос на противоположном конце провода, а затем приезд двух солидных мужчин в форме с целью поисков незваного гостя у нее в доме и во дворе внушили Прю то доверие, какого от нее невозможно было добиться никакими другими способами. Слезы навернулись бедняге на глаза, когда один из констеблей протянул ей чашку горячего чая и сказал, что нет никаких причин для беспокойства. Кто бы ни был тот любопытный, что подсматривал в окно, к моменту их прибытия он ушел.
Когда полчаса спустя появился сержант Монро, Прю уже из кожи вон лезла, чтобы хоть чем-то быть полезной. После визита полковника и его адвоката она располагала гораздо более обширной информацией и смогла предоставить следователю сбивчивую картину событий, завершив ее описанием звонков с угрозами, исходивших от человека, пользовавшегося устройством для изменения голоса, рассказом об убийстве собаки Локайер-Фоксов и о каком-то ограблении в Особняке, о котором упоминал Марк.
Слушая ее, Монро все больше хмурился.
— Но кто звонивший? Вам он известен?
— Мне нет, но я уверена, что Элеонора Бартлетт его знает, — ответила Прю с явным желанием доставить подруге как можно больше неудовольствия. — Я думала, что информация поступала от Элизабет… По крайней мере так мне говорила Элеонора… Но мистер Анкертон сказал, что Элеонора читала все с листа, и теперь я думаю, что он прав. Если вы прослушаете их обоих — ее и того мужчину, — вы заметите, что они во многом совпадают.
— Что все это значит? То, что неизвестный мужчина написал для нее сценарий?
— Да… думаю, да.
— Итак, вы утверждаете, что миссис Бартлетт состоит с ним в сговоре с целью шантажа полковника Локайер-Фокса?
Прю подобная мысль никогда не приходила в голову.
— О нет… вовсе нет… Она хотела просто пристыдить Джеймса и заставить его сознаться.
— Сознаться в чем?
— В убийстве Алисы.
— Миссис Локайер-Фокс умерла естественной смертью.
Прю слабо отмахнулась:
— Таково было заключение следователя… Но ведь никто ему не поверил.
Заявление было слишком абстрактным, и сержант предпочел не обращать на него внимания. Он снова сверился со своими записями.
— Итак, вы полагаете, что полковник убил свою жену, потому что за день до смерти матери дочь миссис Локайер-Фокс сообщила ей, что в свое время родила ребенка от собственного отца? Вы уверены, что миссис Локайер-Фокс в тот день встречалась со своей дочерью?
— Она ездила в Лондон.
— Лондон — очень большой город, миссис Уэлдон. И по нашим сведениям, миссис Локайер-Фокс присутствовала на заседании комитета одного из тех благотворительных обществ, в деятельности которых принимала активное участие. Кроме того, как Элизабет, так и Лео Локайер-Фокс сообщили нам, что не виделись с матерью на протяжении примерно шести месяцев. Все это никак не стыкуется с вашей версией.
— Не с моей версией, — возразила Прю, — я никогда никаких версий не строила. Когда я ему звонила, я всегда молчала.
Монро еще больше нахмурился:
— Но вы ведь прекрасно знали, что именно такой версии придерживается ваша подруга. Кто же смог убедить ее?
— Должно быть, Элизабет, — неуверенно ответила Прю.
— С какой стати она стала бы уверять ее в подобном, если сама сказала нам, что не видела мать на
