В каждом движении Джоанны был заметен хорошо осознанный эротизм, и Джек сделал вывод, что она позировала и раньше, возможно, для фотографа. Ради денег или самоутверждения? Скорее последнее. Ее тщеславие не имело границ. Она была одержима спальней Матильды, особенно ее кроватью, и старалась копировать позу своей матери на груде подушек. И все же контраст между двумя женщинами был огромен. Сексуальность Матильды была очень нежной, недооцененной, вероятно, оттого, что Матильда не придавала ей большого значения. Сексуальность Джоанны была механической и навязчивой, словно один и тот же визуальный стимул способен возбудить любого мужчину в любой ситуации. Джек так и не смог понять, вела она себя так от презрения к нему или от презрения к мужчинам вообще.
– Твоя супруга – ханжа? – спросила Джоанна резко после долгого периода молчаливого позирования.
– Почему ты так решила?
– То, что я делаю, тебя шокирует. Джек улыбнулся:
– У Сары очень открытое и здоровое либидо, которое никогда меня не шокирует. То, что ты делаешь, скорее оскорбительно. Я не хочу, чтобы меня причисляли к типу мужчин, которых легко возбудить дешевыми порнографическими позами.
Джоанна отвела от него взгляд и посмотрела в окно в странном оцепенении.
– Тогда скажи мне, что Сара делает, чтобы возбудить тебя...
Джек некоторое время молча рассматривал ее.
– Она заинтересована в том, чего я пытаюсь достичь в своей работе. Это меня возбуждает.
– Я говорю о сексе.
– А... – протянул Джек извиняющимся тоном. – Тогда мы беседуем о разных вещах. Я то говорю о любви.
– Как трогательно. – Джоанна попыталась засмеяться. – Ты должен ненавидеть ее, Джек. Она, видимо, нашла себе кого-то, иначе не выставила бы тебя за дверь.
Ленивым движением руки Джек бросил ей листок, вырванный из альбома, и смотрел, как он медленно планирует на кровать.
– Посмотри. Мое прочтение твоего характера после трех сеансов.
С удивительным отсутствием любопытства – большинство женщин, подумал Джек, схватили бы листок с нетерпением – Джоанна подняла его и посмотрела поочередно на обе стороны листка.
– На нем ничего нет.
– Совершенно верно.
– Дешевый трюк.
– Согласен, но ты не предложила ничего, что я мог бы нарисовать. – Он передал ей альбом. – Я не делаю парадных обнаженных фотографий для глянцевых журналов, а пока ничего другого я не вижу, за исключением неослабевающих проявлений комплекса Электры, вернее, полукомплекса Электры. В твоем случае нет привязанности к отцу, лишь враждебность по отношению к матери. Ты ни о чем другом не говоришь с тех пор, как я пришел. – Он пожал плечами. – Даже о своей дочери ты не упомянула ни разу после того, как Рут вернулась в школу.
Джоанна слезла с кровати, закуталась в халат и подошла к окну.
– Тебе не понять.
– О, я все прекрасно понимаю, – пробормотал он. – Ты не перехитришь хитреца, Джоанна.
– О чем ты?
– Об одном из самых колоссальных эго, встречавшихся мне в жизни, и, видит Бог, я могу его распознать. Ты можешь убеждать остальной мир, что Матильда плохо к тебе относилась, но меня не проведешь. Ты сама доводила ее всю жизнь, – он ткнул в нее пальцем, – хотя до последнего времени, возможно, не знала, почему у тебя это так хорошо получается.
Джоанна ничего не ответила.
– Я рискну предположить, что в детстве ты частенько капризничала, чем безумно раздражала Матильду, и она пыталась усмирить тебя при помощи «уздечки». Я прав? – Джек помолчал. – А что потом? Скорее всего ты оказалась достаточно сообразительной, чтобы придумать способ, заставить ее прекратить пытку.
Тон Джоанны, когда она заговорила, был ледяным.
– Меня ужасала эта чертова штуковина, я билась в конвульсиях каждый раз, когда она ее доставала.
– Раз плюнуть, – весело ответил Джек. – Я сам так поступал в детстве, когда мне было нужно. Так сколько тебе исполнилось лет, когда ты изобрела этот способ?
Странный, застывший взгляд Джоанны задержался на художнике некоторое время, и Джек почувствовал, как растет ее тревога.
– Мать показывала свою любовь, лишь когда надевала на меня «уздечку для сварливых». Тогда она обнимала меня и прижималась щекой к железной решетке. «Бедная малышка, мамочка делает это ради Джоанны». – Она вновь повернулась к окну. – Я это ненавидела. Мне казалось, она любит меня, лишь когда я выгляжу как уродина. – Джоанна ненадолго замолчала. – Ты прав в одном. Пока я не узнала, что Джеральд был моим отцом, я не понимала, почему мать меня боится. Она думала, я сумасшедшая. И раньше я не знала почему.
– А ты никогда не спрашивала?
– Ты не задал бы такой вопрос, если бы на самом деле знал мою мать. – От дыхания Джоанны запотело стекло в окне. – В ее жизни было столько секретов, что я быстро научилась никогда ни о чем не
