Но Тамара сопротивлялась. Не похоже, что она боится его. Большинство женщин отдавались ему из-за той силы, что стояла за ним, а не ради его самого. Но возможно, с этой женщиной, подумал он, все будет иначе.
Дабы не слишком увлекаться красотой фройляйн Тумановой, Гейдрих напомнил себе, что идет война с русскими и после победы Тамара Туманова, вероятно, должна будет разделить участь своего народа. Жаль, но ничего не поделать. Кроме того, немцам велено исключить слово «жалость» из лексикона. Болезненное, западное, еврейское слово. Безжалостность будет отличительным знаком нового мирового порядка, чтобы мир не вздумал недооценивать своего покорителя.
— Видите башню, вон там? — спросил Гейдрих, указывая в окно на замковый двор. — Раньше это был застенок; быть может, нам еще придется его там устроить. Она зовется башня Далибора, в честь самого знаменитого узника; его приговорили к смерти, и он просидел в башне много месяцев, пока решалась его участь. Этот Далибор находил утешение, каждый день часами играя на скрипке, и игра его была так необыкновенно прекрасна — во всяком случае, так гласит легенда, эти славяне ужасно сентиментальны, — что люди приходили со всего города, чтобы услышать ее. В день его казни тысячи людей, обливаясь слезами, пришли посмотреть, как он умрет.
— Однако, — мягко сказала Ильза, — он не мог играть прекраснее, чем вы.
— Но, — возразил Гейдрих, — заплачет ли столько людей в день моей смерти?
Нет, подумала Ильза, но губы ее сказали другое:
— Не будем думать о таких ужасных вещах в такой веселый день. Идемте встречать гостей!
Потому-то он и предпочитает Тамару тысячам других доступных ему женщин. Тамара способна оценить его дарование — да, его музыкальное дарование — как мало кто способен. Ему говорили — эти
Как он рад, что в этот знаменательный вечер с ним Тамара. Среди гостей будет несколько высоких военных и партийных чинов, в том числе генерал Кейтель, адмирал Дениц и Гиммлер, а еще эта австрийская свинья Кальтенбруннер, который, не иначе, спит и видит, как бы подсидеть Гейдриха. Жаль, не будет настоящих генералов, думал Гейдрих, разглядывая латунные пуговицы мундира на предмет следов пасты. Они сражаются на русском фронте: командующий бронетанковыми войсками Гудериан и фон Паулюс, который сейчас наступает на Сталинград, — парни по-настоящему бьются с врагом, а не надувают щеки в Берлине.
Гейдрих изучил свое отражение в собственных туфлях.
В тот вечер огни замка сияли как никогда ярко. Разъезжаясь, гости твердили, что не помнят приема элегантнее. Наместник получал самые цветистые похвалы за качество списка гостей (и это в войну!), за изысканный стол (и это в войну!), за изящество дам (и это в войну!) и больше всего — за прелесть его спутницы, загадочной наследницы русского царя Тамары Тумановой, чей блеск, несомненно, не затмить никому во всей Праге, Богемии или даже, как говорили иные (кто, пожалуй, слишком часто прикладывался к французскому шампанскому), в самой Германии.
Как она очаровательна сегодня в этом алом платье! Так говорили ему все гости.
Что касается его костюма, наместник всегда предпочитал серое.
С другого берега реки на огни замка смотрел Рик Блэйн.
— Веселись, фашистская сволочь, — сказал он.
— Ну же, Рики, не ревнуйте, — сказал Рено, пыхая «голуазом». Ему нравилось это название: «галльские девушки». Напоминало о его любимом предмете. — Весьма вероятно, среди них сейчас есть какие-нибудь чрезвычайно прекрасные женщины. В более счастливое время нашей задачей было бы залучить их сюда. — Он невесело посмеялся, главным образом — над своим прежним «я». — Одна мысль о немецких лапах на столь милых созданиях… Оскорбление законов природы — вот что это такое.
Рено видел, что друг не слушает.
— Ладно, спокойной ночи. Нам надо как следует отдохнуть. Сдается мне, что завтра будет очень напряженный день.
Рик ничего не ответил. Рено ушел, а Рик все смотрел на замок, пока там не погас последний огонь и все не разъехались по домам спать.
В тот вечер Рейнхард Гейдрих вернулся на виллу вместе с Ильзой Лунд. У Ильзы не было выбора.
Один из его официантов уже налил шампанского в два бокала.
Ильза не хотела шампанского, но сочла за лучшее не отказываться. На приеме она сумела не захмелеть: пригубив напиток, она тайком выливала его в горшки с цветами. Ей сегодня нужна ясная голова.
Они подняли бокалы. Ильза ждала, что скажет Гейдрих.
— За самую прекрасную хозяйку бала во всем рейхе! — объявил он.
— За замечательный прием, — ответила она, чокаясь с ним.
Выпили в молчании.
— Еще? — спросил Гейдрих, подманивая слугу.
— Нет, спасибо, — игриво сказала Ильза. — Вино ударяет мне в голову, а я сегодня уже немало выпила.
Она швырнула свой бокал в камин и удовлетворенно прислушалась к звону битого стекла.
Гейдрих подыграл, метнул и свой бокал в жерло камина.
— Лучшее дутое стекло, из Раттенберга в Остмарке. — Произнося фашистское название Австрии, он засмеялся. — Как легко мы превратили его в прах!
Гейдрих рухнул в кресло и оценивающе уставился на Ильзу. Он был основательно пьян и очень опасен. Ильза — практически трезва и еще опаснее.
— Встаньте у окна, чтобы я мог насладиться вашей красотой в лунном свете, — скомандовал Гейдрих и обернулся к дворецкому: — На сегодня все, Оттокар. Скажи людям, что они могут быть свободны до утра. Все.
Слуга вскинул руку в фашистском салюте и попятился за дверь. Гейдрих с Ильзой остались одни. Смотрели друг на друга через всю комнату, словно охотник и дичь.
— Видите, как великий германский рейх приветствует будущего фюрера.
— Нет. — Гейдрих рассмеялся. — У Адольфа Гитлера все в порядке. Да живет он сто лет! Но наш фюрер человек мудрый, он понимает, что любой лидер, как бы велик он ни был, должен иметь
На лице Гейдриха промелькнула короткая снисходительная улыбка, и в мгновенном озарении Ильза поняла, что, даже будь она настоящей Тамарой Тумановой, будь она из знатнейшего российского рода, все равно в его глазах она останется лишь славянкой, рабыней; в его мире ей никогда не будет места, как и в новом мировом порядке, который задумали нацисты.
Окно в комнате открыто, а ночь прохладна. Ильза ежилась, в одном вечернем платье зябко. Гейдрих встал и длинной рукой обвил ее дрожащий стан.
— Что такое, мое маленькое сокровище? — спросил он. — Бояться нечего. Нечего, пока вы под моей защитой.
С устрашающей ясностью Ильза поняла, что нужно сказать.
— О нет, есть чего бояться! — воскликнула она. — Еще как есть.
Гейдрих рассмеялся над ней, будто она ребенок, испугавшийся темноты.
— Тише, тише, — начал он, но Ильза не дала ему продолжить.
