Сыграй ещё раз, Сэм

У его ног валялся один из «люгеров» Гейдриха, отброшенный взрывом. Рик схватился за него, как утопающий хватается за спасательный круг. Пистолет в руке ободряет — как в прежние времена.

Кто-то рывком поднял Рика на ноги: Кубиш. Одной рукой обхватив Рика, другой он поливал огнем взорванный «мерседес».

— Ильза, — прохрипел Рик.

— Фашистская шлюха! — фыркнул Ян.

Рик ткнул ему в ребра пистолетом.

— Ильза, — скомандовал он. — Быстрей.

Повсюду суматоха. Рик оглянулся на мост. Оркестр жался к парапетам. Уже на середине моста — наряд немецкой полиции, немногочисленный, но легкий на ногу.

Зажужжали пули. Габчик отстреливался. Солдаты падали. Этот малый стреляет как черт, подумал Рик; он бы нам пригодился, когда… ну, тогда, много лет назад.

Три шага, и вот Ильза, жива и в сознании. Рик поднял ее на ноги.

— Виктор! — закричала она и рванулась к горящей машине. — Где ты?

Рик ударил ее по щеке.

— Он погиб, — сказал Рик. Среди перекрученных обломков он едва различал тело Виктора — нож Гейдриха торчал у него в груди, открытые глаза обращены к небу.

В первый раз Рик видел Ласло умиротворенным.

Взгляд Ильзы прояснился.

— Ты хотел его удержать! Ты хотел нам помешать! Зачем?

Теперь пришел Риков черед получить пощечину. Больнее, чем любая боль за всю жизнь.

— Сволочь! Ты убил моего мужа! — закричала Ильза. Она заколотила его в грудь, удар за ударом обрушивала ему на голову. Рик слышал полицейские свистки, сирены и выстрелы. Времени не осталось.

Он врезал ей с размаху. Без чувств Ильза рухнула ему на руки. Рик вскинул ее на плечи и со всех ног бросился прочь от места взрыва, прочь от пуль, от реки, от трупов — к церкви. К церкви, подумать только.

В ста ярдах впереди — Кубиш и Габчик. Чехи бежали в другое место, но все они — в храм. Рик с Ильзой — в храм Святого Карла Борромео, небесного покровителя чиновников и дипломатов. Чехи — в церковь Святых Кирилла и Мефодия, славянских просветителей.

Имперский протектор Богемии и Моравии распластался на мостовой. Поначалу Рик не разобрал, живой или мертвый. Потом заметил, что правая нога Гейдриха подергивается, и расслышал, как тот слабо зовет на помощь по-немецки. Указательный палец все давил на спуск, хотя в руке наместника ничего не было. Рик подумал, не добить ли. Но времени нет. Пусть Бог позаботится о Гейдрихе, если Ему есть до него дело. А нет — так пусть Гейдрих катится прямиком в ад, где ему самое место.

Горожане вокруг застыли в ошеломлении. Никто не попытался остановить беглецов. Никто не понял толком, что же случилось. Как расправа в ресторане посреди Бронкса. Видели все, но никто не успел понять, что видел.

Убегая, Рик миновал тело Рено. Маленький француз и в смерти выглядел таким же щеголем, каким был при жизни.

— Прощай, Луи, — сказал Рик. — Дьявольски прекрасная была дружба. Жалко, что закончилась.

Церковь рядом. Врата открыты, ждут беглецов. Рик ворвался в храм. И врата плотно захлопнулись за ними.

— Сюда, — сказал пастор.

Ильза очнулась.

— Идти можешь? — спросил Рик.

Ее боевой запал иссяк.

— Кажется, — ответила она голосом человека, который не может поверить, что еще жив. Она потеряла одну туфлю. Сбросила вторую и пошла босиком. Роскошное алое платье пропиталось кровью. Кровью Гейдриха, конечно, — и Виктора.

Где-то завизжали сирены. Кажется, вдалеке Рик расслышал крики. А в голове его звучали голоса мертвых. И к этому хору только что присоединился Виктор Ласло.

Пастор провел их через алтарь, вниз по ступенькам и в крипту: кругом кости святых, мучеников и тех, кому просто не повезло, кому пришлось умереть за свои убеждения, кого убили за веру и кто просто оказался в неподходящем месте в неподходящий час. Из крипты тоннель выводил в другой тоннель, протянувшийся под улицей. Далеко ли, Рик не успел понять. Должно быть, похоже на Пелл-стрит[152] в Нью-Йорке, только там нет святых и мучеников, а есть китайские харчевни. На Пелл-стрит Рик не бывал, но, с другой стороны, и предположить не мог, что окажется здесь, среди прославленных христианских покойников. Кто бы мог подумать, что в Чехословакии найдется Чайнатаун.

Вот и лестница; она выведет их на улицу.

— Как ты? — спросил Рик.

Ильза промолчала. Лишь посмотрела на него с таким глубоким изумлением, какого ему не приходилось читать ни в чьих глазах никогда.

— Зачем ты это сделал? — горько спросила она.

— Позже, — прохрипел он.

— Я тебя ненавижу, — сказала Ильза.

Они взошли по лестнице наружу. Забрались в кузов поджидавшего их продуктового фургона.

— Лягте, — посоветовал пастор, — и не высовывайтесь.

Двое рабочих навалили на них груду гнилого, на выброс, салата, и фургон медленно покатил в Лидице.

Свернувшись под грудой салата, Рик с Ильзой лежали, обнявшись крепко, будто любовники. И никогда не были так далеки друг от друга.

Глава тридцать седьмая

Рику с Ильзой повезло. А вот Яну Кубишу и Йозефу Габчику не пришлось вернуться в Лидице. Фашисты настигли их в крипте церкви Святых Кирилла и Мефодия. Там собрались подпольщики — сто двадцать участников чешского сопротивления ожидали вести об устранении Гейдриха.

Чешские патриоты стояли до последнего, но враг был многочислен и лучше вооружен. Огонь подпольщиков косил немцев на лестнице, косил в проломах, когда они рвались в крипту через взорванный пол церкви; потом у чехов кончились патроны, и они стали отбиваться камнями, ножами и голыми руками, а потом немцы хлынули в крипту, и немногим оставшимся чехам уже невозможно стало их сдерживать. Двое последних уцелевших бойцов, у которых осталось по одной пуле, пожали друг другу руки, расцеловались и застрелились, рухнув замертво подле мучеников и святых.

В конце концов фашистской контрразведке удалось отделить Кубиша и Габчика от остальных. Священники попытались было окропить их тела святой водой, но с немцами такое не проходит. Они отрезали у Яна и Йозефа головы, насадили на штыки и вынесли из крипты на поверхность, пронесли по улицам города обратно к Карлову мосту. Там штыки с головами всунули в руки двум скульптурным святым — святому Яну Непомуку и святой Лютгарде, — где они и оставались, пока птицы небесные, столь любимые святым Франциском, не выклевали глаза и не съели носы, пока плоть не истлела и не осталась лишь пара черепов. После этого фашисты прикладами разбили черепа на куски и выбросили осколки в реку — на корм рыбам.

Тела они тоже разрубили на куски тесаками и топорами. Глубокой ночью вырыли яму в неосвященной земле, на крестьянском поле, и сбросили туда останки Кубиша и Габчика. Засыпали известью, а сверху — грязью, потом плевали и мочились на могилу. Остальные тела сожгли в ближайшем концентрационном лагере в Терезиенштадте, что неподалеку от Праги, — образцовом лагере, единственном, куда фашисты пустили Красный Крест.