проклятой, и узри правду.
С колотящимся в горле сердцем, он поднял руку в перчатке, беспорядочными рывками сорвал кожу. И в ужасе уставился на то, что было за покрытой татуировками кожей: его сияние было таким же как и ее.
Господи Иисусе… Какого черта он не установил связь раньше?
— Твоя слепота, — сказала она, — потакала твоему отречению. Ты просто не хотел этого видеть.
Ви отступил от нее подальше. Врезавшись в матрас, он позволил рухнуть своей заднице, и сказал себе, что сейчас не время терять рассудок…
О, минуточку… он уже его потерял. Отлично, или же у него сейчас поедет крыша.
— Как…это возможно? — Конечно, это был вопрос, но кого сейчас волнует?
— Да, думаю, мне следует простить тебе твой вопрос в этот раз. — Дева-Летописица проплыла по комнате, двигаясь, но, не ступая, мантия при движении не шевелилась, будто высеченная из камня. В этой тишине она заставила его подумать о шахматной фигуре: королеве, единственной из всех на доске, которая свободно движется во всех направлениях.
Когда она, наконец, заговорила, ее голос звучал низко.
— Я хотела физически познать зачатие и рождение, и потому приняла форму, способную к сексуальному акту и пришла в Старый Свет в способном к зачатию состоянии. — Она остановилась перед стеклянными дверями напротив балкона. — Я выбрала мужчину, основываясь на своих представлениях о наиболее желательных для выживания расы мужских качествах: сила, хитрость, мощь и агрессия.
Ви вспомнил своего отца и попытался представить Деву-Летописицу, занимающуюся с ним сексом. Черт, должно быть, это был горький опыт.
— Был, — сказала она. — Я в полной мере получила то, к чему стремилась. Но когда началась жажда, уже не было пути назад, и он полностью соответствовал своей натуре. Но в конце, он отказался от меня. Каким-то образом он знал, кто я, и зачем пришла.
Да, его отец отлично выяснял и использовал мотивации других.
— Было глупо с моей стороны надеяться, что я сойду за того, кем не являлась, с таким мужчиной. Настоящий хитрец. — Она посмотрела через комнату на Ви. — Он сказал мне, что даст свое семя, только если мальчик останется с ним. У него никогда не рождался живой сын, и его воинские чресла хотели познать эту радость.
— Я же хотела своего сына для Избранных. Возможно, твой отец понял тактику, но не он один. Я тоже знала его слабости и могла гарантировать пол ребенка. Мы договорились, что он получит тебя на триста лет и три года после рождения, и сможет использовать для сражений на своей стороне. После этого ты послужишь моим замыслам.
Ее замыслам? Замыслам его отца? Ад и преисподняя, у него что, совсем нет голоса?
Голос Девы стал еще ниже.
— Достигнув согласия, он насиловал меня часами, пока форма, в которой я пребывала, чуть не погибла. Им овладело желание зачать, и я терпела его по той же причине.
Терпела — правильное слово. Ви, как и остальные мужчины в лагере, были вынуждены наблюдать, как его отец занимается сексом. Бладлеттер не проводил различий между сражением и сексом, не принимал во внимание размер женщин или их слабость.
Дева-Летописица снова начала перемещаться по комнате.
— Я доставила тебя в лагерь на твой третий день рождения.
Ви смутно услышал гул в своей голове, будто поезд ускорял ход. Благодаря маленькой сделке родителей, он прожил жизнь в руинах, до сих пор имея дело с последствиями жесткости своего отца и ужасными уроками военного лагеря.
Его голос перешел на рык.
— Ты знаешь, что он со мной сделал? Что они там со мной сделали?
— Да.
Выбросив все правила приличия в сортир, он сказал:
— Так какого же хрена ты позволила мне там остаться?
— Я дала слово.
Ви вскочил на ноги, рукой коснувшись половых органов.
— Рад, что твоя честь осталась нетронутой, в отличие от меня. Ага, справедливый, к дьяволу, обмен.
— Я могу понять твой гнев…
— Можешь,
— Ты способен.
— Откуда ты знаешь?
— Думаешь, что я могу что-то не знать о своем сыне?
— Ты… сука, — выдохнул он.
Волна жара вырвалась из ее тела, достаточно горячая, чтобы подпалить его брови, и ее голос громко раздался в пентхаусе.
— Не забывай, кто я такая, Воин. Я выбрала твоего отца неблагоразумно, и мы оба страдали за эту ошибку. Думаешь, я оставалась равнодушной, наблюдая за течением твоей жизни? Думаешь, я беспристрастно наблюдала издали? Я умирала каждый день за тебя.
— Ну, ты прямо, блин, Мать Тереза, — прокричал он, понимая, что его тело начало гореть. — Предполагалось, что ты всемогуща. Если тебе было не плевать, ты могла прийти…
— Судьбы нельзя выбирать, их даруют…
— Кто? Ты? Значит, именно тебя я должен ненавидеть за все дерьмо, что со мной сотворили? — Сейчас он сиял целиком и полностью, ему не нужно было смотреть на предплечья, чтобы знать, что то, что было в его руке, разнеслось по всему телу. Прямо. Как. У нее.
— Будь ты… проклята.
— Сын мой…
Он обнажил клыки.
— Не зови меня так. Никогда. Мать и сын… это не мы. Моя мать сделала бы что-нибудь. Когда я не мог себе помочь, моя мать была бы там…
— Я хотела быть…
— Когда я истекал кровью, страдал и был в ужасе, моя мать была бы рядом. Так что не вываливай на меня мусор вроде «мой сыночек».
Последовала долгая тишина. Затем ее голос прозвучал отчетливо и твердо.
— Ты предоставишь мне себя после моего секвестра, который начинается этой ночью. Ты будешь формально представлен своей супруге. Ты вернешься, когда она будет надлежаще подготовлена для твоего использования, и сделаешь то, ради чего был рожден. И ты сделаешь это по своему собственному выбору.
— Черта с два. И пошла ты.
— Вишес, сын Бладлеттера, ты сделаешь это, потому что в ином случае раса не выживет. Если есть надежда выдержать натиск Общества Лессинг, нужно больше Братьев. Вас в Братстве всего пятеро. В былые годы вас было двадцать или тридцать. Откуда, как не от селекционного выведения, возникнут новые воины?
— Ты позволила Бутчу вступит в Братство, а он не был…
— Особое разрешение дабы пророчество осуществилось. Совсем не то же самое, и ты прекрасно это знаешь. Его тело никогда не будет столь сильным, как твое. Если бы не врожденная сила, он никогда бы не стал Братом.
Ви отвел взгляд.
Выживание расы. Выживание Братства.
