всегда бывает. Катастрофы — войны, кризисы, концентрационные лагеря, тирании, природные бедствия — приходят и уходят, и мы их забываем, потому что не видим последствий. Но они — яд, действующий еще долго после того, как он впрыснут в историю. Не будет преувеличением сказать, что все спасшиеся в Арминстере и упомянутые в рассказе Холта люди тем или иным образом оказались изувечены своим опытом.
— Все? — удивился Морган.
— В большей или меньшей степени. Это показывает продолжение рассказа Холта. Возьмем, например, Боскома. Он не может напиться пьяным.
— Что?
— Он вернулся на море и стал самым печальным из всех пьяниц — пьяницей, который не может напиться. Сходя на берег, он тянет спиртное как губка, но никто и никогда не видел его пьяным в стельку.
— А Фримен? — заинтересовался он.
— Фримен делал карьеру хорошего местного полицейского. Но он так и не смог забыть, что обязан жизнью грабителю, а это отразилось на его отношении к преступникам. Он уволился из полиции и теперь работает мастером на заводе.
— М-да… — задумчиво кивнул Морган.
— Хэйнес стал мрачным, раздражительным человеком и очень постарел. Он почти год пролежал в больнице, и его ни разу никто не пришел проведать. Родители умерли, а родители жены отвернулись от него, обвинив Хэйнеса в том, что тот спасся, тогда как их сын, дочь и внучка погибли.
— Отвратительно! — бросил Морган.
— Совершенно верно. Кто еще? О, Барнс. Барнс — это худший случай. Начался развал личности. Он сильно погрубел, много пьет, стал толстым, дряблым и снова женился на дешевой блондинке с панели, которая на тридцать лет его моложе. И это еще не все. К тому времени, когда Холт брал у него интервью, Барнс весьма и весьма разбогател. Джон стал разнюхивать, в чем тут дело, и он почти уверен, что Барнс запускал руки в фонд помощи жертвам землетрясения.
— Страшный каталог, — произнес Морган. — Но, может быть, вы меня все-таки ободрите? Что случилось с женщинами? С Сандрой Мартин и миссис Рэйнхэм?
— Сандра, пожалуй, то исключение, которое подтверждает правило. Она на редкость удачно выпуталась из этой истории, впрочем… до вчерашнего дня. Как вы знаете, Колстон потерял сознание, когда на него рухнул дом, но он умудрился как-то выкарабкаться, а потом спас Сандру, когда море ринулось на город. Оба они оказались, так сказать, потерпевшими кораблекрушение и решили дальше жить вместе. Сандра вернулась к своей старой работе ночной певицы в кабаре, а Колстон под именем «Флэш Эдди» продавал подержанные автомобили на Уорренс-стрит. Так все и шло более или менее спокойно, пока вчера Эдди — Колстон не получил дубинкой по голове во время драки в Сохо, и к нему не вернулась память.
— А миссис Рэйнхэм? Ведь здесь хэппи-энд, не так ли? У нее родился ребенок.
— Сын, плод единственной брачной ночи. Для сэра Гая это был, конечно, хэппи-энд. В Англии появился новый Рэйнхэм. Но для Маргарет это было не так приятно, хотя сэр Гай и предоставил ей апартаменты в своем особняке в Белгравии. Она сохранила в тайне трусость Гая, но не могла забыть об этом. Как хищница, высматривала она в своем ребенке черты его отца. Постепенно Маргарет стала нервной, развился невроз. — Здесь я улыбнулся. — Однако лечение оказалось эффективным. Я несколько раз встречал ее с тех пор, как она спаслась в Арминстере, а вчера рукопись Холта объяснила мне то, что ставило меня в тупик. Я принес ее Маргарет и заставил прочитать все от корки до корки.
— Шоковая терапия, не так ли? — пробормотал он.
— Очень грубая, — ответил я, — но сработала. Я не буду утомлять вас подробностями, скажу лишь, что к полуночи я убедил Маргарет, что Кэртис — лучшая фамилия, нежели Рэйнхэм. Объявление об этом скоро появится в «Таймс».
— Поздравляю.
— Ну вот и все, наверное. О! Кроме Чисирайта.
— Да, этот Чисирайт. Хотел бы я знать, чем объясняется его отсутствие в баре в тот вечер.
— Это был один из трех самых прибыльных вечеров в году для хозяев, — мрачно проговорил я, — а Чисирайт был в самоволке. Он отрицает, что на то были какие-нибудь причины, но истина очевидна. Колстон посеял в его душу семена страха, и он смылся, оставив жену и дочерей умирать под обломками заведения. Я надеюсь, что эта мысль тяжким грузом лежит на его совести, — если она у него есть.
Мы замолчали. Мы подходили к вопросу о 64000 долларов, и Морган боялся его задать.
— Итак, Колстону удалось спасти одного человека, — пробормотал он и добавил: — Не понимаю, почему о предупреждениях Колстона не говорилось ранее. Можно было ожидать, что хоть кто-то что-нибудь да скажет.
— Почему? — спросил я. — Большинство никогда не слышало предупреждений или, по крайней мере, слышало их искаженный вариант. Единственный из жителей — насколько нам известно, — кто знал все в деталях, Хэйнес, в течение многих недель лежал без сознания, а когда очнулся, охи и ахи поутихли. Он сказал Холту, что все эти годы его беспокоили воспоминания об этом, но он думал, что ему никто не поверит.
— Но были же и официальные лица — Барнс, например.
— Ну, что вы, инспектор! Не думаете же вы, что Барнс сознается в том, что, будучи предупрежденным, он своим бездействием способствовал гибели 95000 человек?
— Но почему не действовал сэр Гай? Он сказал Барнсу, что Колстон сумасшедший. По-видимому, его дезинформировали.
— Он не был дезинформирован, — улыбнулся я. — Это самое интересное во всем деле. Колстон мог предсказывать землетрясения не лучше меня.
— Не мог? — ошеломленно переспросил Морган.
— Явно, определенно и несомненно не мог! — торжественно провозгласил я. — Ни за что на свете не мог. Теория Колстона — бред.
— Этого не может быть! — возмутился Морган. — Черт побери! Он предсказал его Хэйнесу до минуты, точнейшим образом определил силу по шкале Рихтера и указал точный эпицентр — с точностью одного-двух метров.
— Да, — улыбнулся я. — Не мог, а предсказал. Смешно, не правда ли?
— Какое тут смешно, мистер Кэртис! Это не могло быть совпадением — таких фантастических совпадений просто не бывает. Я не понимаю, почему вы так настаиваете на том, что Колстон не мог сделать, но так явно сделал.
Тут я ему выложил все то, что уже выложили мне, и притом с большим напором.
— Потому что любой сейсмолог, от Вашингтона до Пекина, готов поклясться в этом под присягой. Теория предсказаний землетрясений Колстона была полной галиматьей. А если вы мне все еще не верите, вам стоит только поднять трубку и позвонить профессору Эдварду Ятсу, президенту Британской Сейсмологической Ассоциации, и спросить его, что он думает о теории Колстона. Но перед этим я бы посоветовал вам положить кусок асбеста между трубкой и ухом, иначе Ятс расплавит его.
В наступившей тишине ворвавшиеся в окно звуки только подчеркивали гробовое молчание в комнате; на улице что-то грохотало, снизу слышались телефонные звонки, а из подвала доносился слабый рокот машин, печатавших экземпляры первого сегодняшнего выпуска. Дважды Морган собирался заговорить и дважды останавливался. Наконец я мягко произнес:
— Это бесполезно, инспектор. Тут не может быть ошибки. Я уже обдумал все те возражения, которые возникли у вас за первые же полминуты. Специалисты могут ошибаться, сказал я себе, но не целая же конференция экспертов по данному вопросу из двадцати стран мира: Америки, Англии, России, Китая, Западной Европы и так далее. Я думал о профессиональной подозрительности, о сохранении профессиональной тайны — ведь Колстон не был сейсмологом, — но ни одно из предположений не выдерживает критики. Ученые не признают показаний, даваемых им дилетантами, но они не отказываются рассматривать теории, если те обоснованы, стройны и убедительны. Теория Колстона таковой не была, и поэтому она была отвергнута.
— Ничего не понимаю. — Морган был явно сбит с толку. — Расскажите подробнее.
