– Когда я убила ту женщину, я думала, что ты меня поймешь. Разделишь мои чувства. Вместо этого ты советуешь мне укреплять желудок, и при слове «война» у тебя загораются глаза. Тебе уже нравится убивать. С кем это ты вдруг возжаждал сражаться?
– Ты что, не понимаешь? – Руфрид задохнулся. – Против… против таких, как мой отец, против тех, кто выполняет любой указ, хоть какой жестокий и безнравственный, потому что в их жалких, иссохших душонках нет ни капли понятия!
– Значит, на самом деле ты воюешь с отцом?
Руфрид нетерпеливо тряхнул головой.
– Нет! Против косности, которая завела нас в это болото. Против той чуши, который пичкал нас Сафаендер.
– Не ори ты!
– А пускай слышит. А ты с ним согласилась, Тан. Почему? Это непохоже на тебя, ты всегда была храброй! И вдруг является великий Сафаендер, а ты только и можешь пялиться на него и лепетать: «Как тебе угодно, о Сильномогучий!».
– Ты ублюдок! Это неправда!
– Он трус. А ты слишком слепа, чтобы это увидеть.
– Ты бы не говорил так, если б прочел хоть одну его строчку. Боги, ты так ревнуешь?
– К нему? Брось. Мне просто тошно, как ты пускаешь перед ним слюни. Меня словно и не было рядом.
– Это пример к твоим нравоучениям – о жалости к себе? Я в тебе ошиблась, Руфе. Ты всегда был самовлюбленной злобной скотиной. Зря я подумала, что ты переменился.
– Это я ошибся, приняв твою самовлюбленность за достоинство, – сухо отмолвил юноша.
Гнев Танфии перегорел, оставив в груди холод. Упрямство Руфрида потрясло ее. Она поднялась с тюфяка, расправила накидку и отодвинула засов.
– Куда ты собралась? – спросил Руфрид.
– Найду для сна другое место.
– Не трусь. – Он лег и отвернулся. – Тебя я не коснусь, будь ты хоть последней бабой на земле.
Танфия вылетела в комнату стрелой, и очутилась в кромешной тьме. Наощупь она добралась до кушетки, собираясь посидеть и успокоиться. Но протянутая ее рука натолкнулась не на тканую обивку, а на мягкую плоть.
Девушка шарахнулась, вскрикнув. Затеплился огонек, осветив лицо Сафаендера – тот нагнулся над столом, зажигая светильник.
– Простите, – выдавила девушка. Сердце ее колотилось. – Не знала, что вы тут. До смерти перетрусила.. Вы простите, если я напугала…
– Ничуть. Я слышал, как ты бредешь в темноте. – Он расслабленно откинулся на спинку, оглядывая девушку цепким взглядом. Его лицо лучилось умом и опытом, озаряя комнату внутренним светом.
– Ой… – Ей опять стало ужасно неловко. – Не спится.
– Мне тоже. Последние месяцы я мучаюсь бессонницей. Садись, Танфия. Выпей со мной.
Девушка опустилась на кушетку и взяла протянутый бокал. Вино в зеленоватом стекле было белое, терпкое, с яблочным привкусом, и пришлось очень кстати. Танфии все не верилось, что она здесь, сидит рядом со своим героем.
Сафаендер отпил вина и состроил гримасу.
– Дрянь редкая, – заметил он, – но другого нет.
– Ничего, – прошептала Танфия.
– Ты плохо выглядишь, – мягко проговорил он. – Очень бледна, и очень взволнована.
– Все в порядке. Я… я повздорила с Руфридом.
– Он твой любовник, как я понимаю.
– Нет… уже.
– А. Помириться не получится?
Ее поразило, что поэта интересуют такие мелочи.
– Не в этот раз. Не знаю, хочу ли я этого. Тут не просто ссора.
– А что же?
Горло ее перехватило. Танфия повертела в пальцах ножку бокала.
– Сегодня я убила человека.
– Ох… – Поэт дрогнул, но миг спустя, к изумлению девушки, взял ее за руку и серьезно проговорил: – Не то грустно, что ты в расстройстве, а то, что Элдарет спокоен. Он не понимает, не понимает, о чем просит, когда болтает о мятеже. Расскажи, что случилось.
И Танфия сбивчиво рассказала, совершенно забыв, кто перед ней.
– Тебе стало легче? – спросил Сафаендер, когда она закончила. – Груз с плеч спал?
