все ее!.. но Имми такая добрая, я представить не могу, чтобы она кого-то убила! И что она делала в царских чертогах? Ничего не понимаю.
– Куда ее увели?
– Это я и хочу понять! Тут путаница какая-то. Я должна поговорить с Гелананфией, узнать правду! А меня не пускают. Говорят, к царице – в порядке очереди.
– Это как же выходит, – процедил Руфрид с нарастающей яростью, – мы с ней неделями сидим в лесах, сражаемся за нее в этой клятой битве, а теперь она разом стала для нас слишком важной персоной?
– На то похоже.
– Ну ладно же! – Руфрид решительно подошел к золоченым дверям. Шестеро стражников – вероятно, охранявших прежде Гарнелиса, потому что мундиры на них были дворцовые – преградили ему дорогу живой стеной.
– Я требую немедля пропустить меня к царевне Гелананфии.
– Никак нельзя. Никого впускать не велено.
– Тогда скажите о нас Элдарету! Он знает.
– Извините, – твердо ответил стражник, – нам приказано не тревожить их обоих до особого распоряжения.
– В очередь! – К излучинцам обратились десятки гневных лиц. – Мы со своими челобитными не один час ждем! Куда прешь!
Руфрид, скривившись, отвернулся. Подойдя к Танфии, он поднял ее со скамьи.
– Пошли отсюда, – скомандовал юноша.
– Мы не можем…
– Сегодня мы до Гелананфии не доберемся! Пошли. Завтра придем снова. Сейчас я хочу одного – спать.
– Где? – Танфия позволила себя увести.
– Я, когда на Сафаендера наткнулся, отвел его в лагерь, – ответил Руфрид. – Прихвостни его уже поджидали. Так что мы вымылись, и пошли в Париону вместе. Я… я и Линдена привез. Не мог его там бросить. Сафаендер нас отвел к себе – домище у него, я тебе доложу! – и тогда я пошел тебя искать. В общем, он предложил принять нас у него. Знаешь, у меня было искушение послать его вместе со всем гостеприимством.
– Руфрид!
– Но я не стал. Честно говоря, мне от усталости на все плевать. Пошли, я тебя отведу.
Дом Сафаендера стоял на третьем городском холме – беломраморные палаты, такие же, как мнилось Танфии, и еще прекрасней. Залы, прохладные и просторные, соединялись лестницами, решетки на окнах рассеивали свет, заполняя простор синими тенями и во внутреннем дворе, вокруг фонтана, росли папоротники, как Танфии и мечталось. Девушка не ожидала, как покойно здесь будет – точно в храме.
Сафаендер вышел им навстречу. Вид его был ужасен. Он успел посетить баню, и вымыл волосы, блестевшие теперь от влаги. Танфия старалась не вспоминать рассказ Руфрида, в котором поэта от головы до пят покрывала чужая кровь. Но перемену в своем возлюбленном девушка почувствовала сразу. Сафаендер ступал медлительно, точно во сне. Под глазами его залегли глубокие тени, и лицо обрело несвойственную ему тревожную мрачность. При виде Танфии он, впрочем, улыбнулся и сжал ее в объятьях так крепко, что кости захрустели.
– Как же я тебе рад. Я бы не вынес… только не Линден
– Я еще жива, – ответила она. – Только в синяках вся. Я Зарянку поставила в конюшне, рядом с Зимородком… ты не против?
– Нет, конечно! Танфия… пойдем, перекусите… сегодня будете спать на перинах и купаться в мраморных бассейнах…
Внезапно он замолк и упал на кушетку, закрыв лицо руками. Танфия присела рядом с ним. Руфрид молча взирал на него свысока.
– Линден погиб, защищая меня. Вот я с ним спорю, а миг спустя – пролетела стрела, и все. И… я не знаю, что со мной потом было. Есть такой оборот – «глаза застит»; вот теперь я понял, что это не фигура речи. Мне красным глаза застило, и только пятна пестрые, как в бреду…
– Ты зарубил самое малое шестерых, – без украс сообщил Руфрид.
Несколько мгновений Сафаендер вглядывался в никуда.
– Шестерых? – повторил он, сглотнув. – Я только четверых помню… но тебе поверю на слово. Все было так смутно… как и не было… пока ты меня не нашел. Это все были царские солдаты?
– Да. К счастью, наши тебе под руку не подвернулись.
Поэт резко хохотнул.
– Надо же, какой я молодец. Зарубил стольких ребят, которые еще недавно здоровались со мной на улицах и ходили на мои пьесы.
– Ты сражался храбро, – прошептала Танфия. – Ты помог нам победить.
– Ничего в этом не было отважного. Это не вернет нам театра, и не воскресит Линдена.
Когда закат окрасил небо червонным золотом, Сафаендер отвел их в рощу на окраине города. Как пояснил поэт, будучи почетным горожанином, он имел право распоряжаться святой землей, не спрашиваясь властей. Хотя роща находилась на южной околице, избранный ими склон смотрел на запад – в сторону Излучинки. Тихо было здесь, где каждое деревце отмечало место упокоения парионца.
